– Попалась, поганка! Сказала же – не уйдешь! Вот сестрица обрадуется, похлебку нам сварит. Поганки всегда вкусные, особенно в похлебках.

«Шишига тебе житья не даст», – вспомнились слова усатого трупа с ярмарки. Тогда его вид напугал ее гораздо сильнее прозвучавшей угрозы. Откуда же ей было знать, что фразу «не даст житья» он употребил в буквальном смысле? Кажется, шишига вознамерилась ее съесть, предварительно подвергнув кулинарной обработке. «Повезет, если она свернет мне шею, прежде чем начнет варить из меня бульон», – подумала Дашка с мрачной веселостью.

– Я бы тебя в сыром виде слопала, – вновь послышалось злобное ворчание ее кровожадной похитительницы, словно та прочла ее мысли. – Но уж больно хочется мне старшей сестричке угодить, а она, страсть, как любит кашеварить! У нее и котел имеется, и приправы всякие! Сестричка моя добрая, как наварит похлебки, так всю родню с окрестных болот к себе в гости зовет. Только вот жаль, человечинка в наших краях редко встречается, все воронами, лягушками да мухоморами перебиваемся. Теперь-то закатим пир горой! Душистая будет похлебка, наваристая! Ты, вон, жирненькая какая да пахучая, я тебя по запаху-то и сыскала.

«С чего это я пахучая? – удивилась Дашка. – Да и не жирная совсем, по сравнению с тем, какая раньше была. Вот же влипла-то, а! Что же делать? Рановато я избавилась от своей одержимости, не то бы и этой шишиге, и ее сестричкам небо с овчинку показалось».

Но пока что небо с овчинку казалось Дашке: среди лесных кущ, нависавших над ней, иногда проглядывали усыпанные звездами лоскутки, да желтая луна мелькала за ветвями. Над верхушками елей кружили птицы, не то вороны, не то коршуны или совы, а порой пролетало что-то крупное, вроде ведьмы на метле, но Дашка не успевала разглядеть. Спину ломило от ударов о пни и коряги, куртка на ней изорвалась и намокла, под ткань набилась ледяная крошка с подмерзших луж, сучки и колючая хвоя.

Но вскоре мытарства закончились, по крайней мере, на время: шишига остановилась у высокого бревенчатого забора с нанизанными на столбы черепами и заколотила в калитку. Лязгнули засовы, заскрипело старое дерево, и такой же скрипучий голос произнес:

– Какой черт тебя принес, Беспута? Только почивать улеглась, а тут ты тарабанишь! Чего неймется?

– Гостинец тебе несу, Ягунюшка, человечинки раздобыла, – залебезила шишига, выволакивая Дашку из-за спины за волосы. – Глянь, что за девка! Мясистая, косточки сахарные!

– Трухлявая твоя башка, – проскрипело в ответ. – Ты откуда ее приташ-шила? С какой чужбины? Она ж ненашенская.

– И что с того? – голос шишиги задрожал, как у испуганной лягушки.

– А то… Как помрет она, враз на своей чужбине и очутится. Забыла разве? Прошли времена, когда мы всех без разбору поедали. Теперь разве что по кусочку от нее отрезать, а как помрет, так исчезнет, на свою сторону воротится.

– Ну, по кусочку, так по кусочку, все одно – лучше, чем поганки, – буркнула шишига, вымешивая босыми ногами грязь перед распахнутой калиткой.

Старуха, стоявшая в дверном проеме упершись руками в столбы по обе стороны от себя, отступила, пропуская гостью с «гостинцем». Ростом она была чуть выше шишиги, ее крупный мясистый нос свисал до подбородка, а над пригнутой головой, обвязанной грязным платком, вздымался высокий горб, обтянутый меховой безрукавкой. Калитка захлопнулась с громким треском, и Дашку поволокли дальше, к бревенчатой избе, стоявшей на двух огромных пнях и оттого приподнятой над землей. Окон в стене не было, а к низкой массивной дверце вела хлипкая кривая лесенка.

– Давай, в чулан ее! Один жилец там уже имеется. Но его не велено трогать до поры. А с девки мясцо обрежем, но не сразу, а как водица закипит. – Крепкой костлявой рукой хозяйка схватила Дашку за шею, втолкнула в избу и потащила дальше, в темный закуток. Там они на пару с шишигой связали ее грубыми веревками по рукам и ногам, сунули в рот вонючую ветошь и, перекинув конец веревки через балку под крышей, подняли и подвесили ее вниз головой. Прежде чем захлопнулась дверца чулана, Дашка успела заметить, что рядом с ней болтается чье-то тело, похоже – мужское. Но это был точно не Гена. Оставалось надеяться, что друг не оставит ее в беде и вскоре придет на помощь. Только вот едва ли он справится с этими старыми чертовками. И откуда у них такая богатырская сила? Хотя, нет, не богатырская – колдовская. С такой силой ни один богатырь не сладит, а Гена и не богатырь вовсе.

В избе загремела посуда, потянуло дымом, послышался треск разгоравшихся поленьев.

– Кто там еще у тебя в чулане? – донесся оттуда голос шишиги.

– То не твоего ума дело, – проскрипела в ответ хозяйка.

***

Споткнувшись, наверное, в сотый раз, Гена растянулся во весь рост, протаранив собой заросли не то шиповника, не то еще каких-то колючих кустов. Тысячи шипов вонзились в кожу по всему телу, и парень непроизвольно взвыл. Он бежал, не глядя под ноги, поэтому все время спотыкался и падал, зато ни разу не выпустил из виду косматую длинноносую карлицу, тащившую Дашку через лес. Догнать ее Гена не пытался, смекнув, что карлица – ведьма, и одним щелчком пальцев скрутит его в бараний рог, ну, или превратит в жабу, как вариант. Такой вариант его не устраивал, ведь, став жабой, он Дашку не спасет, и сам пропадет в этом гиблом загадочном месте.

Здесь требовалось все обдумать. Главное, Гена увидел, что карлица с Дашкой скрылись за забором, над которым торчала крыша избушки. Хозяйка, впустившая их, тоже походила на ведьму. Чтобы справиться сразу с двумя ведьмами, Гена решил использовать эффект внезапности: влезть на крышу, разобрать кровлю – с виду, она состояла из чего-то не очень прочного вроде коры и веток, и спрыгнуть внутрь избы с жутким воплем, чтобы ведьмы обалдели, а потом схватить, что потяжелее, и огреть их, пока те будут соображать, в чем дело. Рискованный план, конечно, но другого не было. И слишком тянуть не стоило: неизвестно, что затевают сейчас эти коварные старухи.

Неподалеку захрустели ветки, кто-то ломился сквозь заросли, приближаясь к тому месту, где залег Гена. Две человеческих фигуры, мужская и женская, показались на прогалине, освещенной луной. Пара направилась дальше, о чем-то негромко беседуя. Слова звучали неразборчиво, но Гене показалось, что он узнал голос Тильды. Если так, то рядом с ней должен быть Якур. Обрадовавшись, Гена хотел было рвануть к ним, но задумался: тогда придется сказать, что Дашка в беде, и они, конечно же, соберутся вызволять ее вместе с ним. Тогда и шансов на успех будет больше, но… Гена вспомнил, что у Тильды пропал брат, семилетний мальчик.