— Теперь-то можно разговаривать? — спросила я, разглаживая сатику, которую Чалерм помял в своём приступе перестраховки.

— Только тихо, — разрешил он. — Мимо нас идут толпы людей, не хотелось бы привле…

Договаривать он не стал, потому что в это мгновение почти у самой двери послышался мужской голос, а следом женский смех. Кто-то шёл прямо сюда! Конечно, мы ничего не нарушали, а дом пустующий, кто угодно мог им воспользоваться, вот только… Чалерма все знали в лицо, да и меня уже стали узнавать, и чем бы мы тут занимались в темноте вдвоём?

Не успела я додумать эту мысль, когда Чалерм накинул мне на голову свободный хвост моей же сатики, прижал меня к стене и склонился так, что его нос упёрся мне в щёку.

— Тихо! — выдохнул он прямо мне в губы. Его дыхание пахло, как морская вода, солью и подводной травой. Дышал он часто и мелко.

Дверь распахнулась, нас протаранило ярким светом снаружи, обрамившим силуэты двух человек, замерших на пороге. Чалерм обхватил меня руками так, словно пытался спрятать всю в рукаве. Я чувствовала, как бьётся его сердце, так близко он ко мне прижимался. Моё собственное, казалось, вовсе остановилось в изумлении.

— Ой, — сказал мужской голос, — тут занято. Прости, брат.

С этими словами он попятился, позволяя двери захлопнуться, и мы снова остались в темноте.

Чалерм подался было назад, но оказалось, что я успела вцепиться руками в ткань у него на спине так крепко, что он не мог и дёрнуться.

— Вы… — Дыхание Чалерма снова обожгло мне губы. Сердце сорвалось с места и решило отстучать за всё то время, что стояло без движения, а мои руки сами собой напряглись сильнее, притягивая Чалерма ближе.

Я не понимала, что делаю, со мной такого никогда раньше не было, чтобы в темноте, наедине, в обнимку с человеком, который ко мне неравнодушен. Почему я так решила? Я не знала наверняка, но Чалерм относился ко мне как-то по-особому, как никто и никогда, словно видел во мне что-то большее, чем все остальные и даже я сама. Его морское дыхание манило, а от волос тонко пахло лотосовым маслом, и я хотела ещё этого, дольше, больше, я не могла просто так его отпустить, я хотела завернуться в него, как в сатику, и спрятаться от всего сложного и непонятного.

Не знаю, как долго мы стояли, замерев, прежде чем это безумие окончательно овладело мной, и я повернула голову так, чтобы встретить его губы своими. Они были холодными, словно он замёрз тут посреди духоты, и чуть влажными оттого, что он дышал через рот мне в щёку. На моей коже остался от этого влажный след. Губы Чалерма дрогнули в нерешительности — открыться? Закрыться? Я подалась вперёд, заставляя его принять решение. И он принял.

Резко оттолкнувшись от стены, Чалерм разорвал мои объятия и попятился. Мои руки упали вдоль тела, я даже ударилась мизинцем о стену. Пространство, где только что был другой человек, занял холод — предвестник поражения в этом бою.

— Пранья, — хрипловато произнёс Чалерм, возвращая меня с небес на проклятую гору. — Вы замужем за моим другом. Я не краду чужое.

Я внезапно рассмеялась так заливисто, что еле смогла остановиться, хотя мне было вовсе не весело.

— Вряд ли можно считать чужим то, что бросили на обочине и ушли.

Чалерм посмотрел в сторону, застыв в неловкой позе с едва отведёнными от тела руками, словно не знал, что с ними делать. Наконец он как-то сладил со своей осанкой, собрался, поднял голову и обратил ко мне уже совершенно спокойное лицо.

— Вам лучше подумать о том, как стать Вачиравиту хорошей женой.

Я даже не видела, как он дошёл до двери, заметила только, как полоса света расширилась и снова сузилась с глухим стуком. Постояв немного на месте, я тоже вышла из древодома. Не видя ничего вокруг, какими-то заячьими тропами вернулась к себе, где Буппа, отчаявшаяся меня дождаться, убирала со стола.

— Пранья! — воскликнула она, и проклятое слово хлестнуло по ушам, как кнут. — Так вы будете есть-то?

Я открыла рот, чтобы что-то ответить, но слова не шли. Горло скрутило, а в груди словно проделали дырку, в которую утекали все силы. Я неловко опустилась на колени на подушку у стола, согнулась пополам и разревелась.

Уголок автора

Ицара: подозревает Чалерма во всех грехах

Чалерм: подозревает Ицару во всех грехах

Ицара: надо потыкать в него палочкой

Чалерм: надо потыкать в неё палочкой… ой… то есть… не в этом смысле!!!

И куда же Ицару теперь приведёт разбитое сердце?

И, кстати, ей бы не помешали ваши лайки)

Глава 13

Своим путем

День сменился вечером, а вечер ночью, и ничего не поменялось. Чалерм не пришёл с извинениями, объяснениями, что его лиановый дух попутал, что он увидел, как за нами подглядывают в щель, и сыграл на публику или ещё что-нибудь в таком духе.

Всё было взаправду. Я могла уже расслабиться и перестать ждать, что вот-вот грустная сказка станет весёлой. Не станет. И чего я вообще удивлялась? Даже не так: чего я вообще к нему полезла? Всё это время, прямо со дня моего появления на горе мысль о том, что я замужем и что-то там Вачиравиту должна, не укоренялась в моей голове. Вачиравит отдельно, я отдельно. Его это полностью устраивало. А Чалерма, вишь, не устроило, нравственного нашего! Если не собирался меня уводить у — смешно сказать! — мужа, зачем тогда все эти взгляды? Зачем за руки хватал, хвалил, заботился? Те пирожки с крабом встали мне комом в горле, как будто я их только что съела, а не неделю назад.

Дети, конечно, заметили, что со мной что-то не так, но им хватило тактичности не спрашивать. А я сжала зубы и провела уроки, не отвлекаясь на глупости. И до вечера у меня только раз губа задрожала, но я с собой справилась. Ицара Суваннарат — махарьятта, а не