за собой промежуточное состояние, представленное во вторичном режиме, как потенциальное средство для достижения отдельной цели. С другой стороны, ИК не обязательно должен полностью обеспечиваться индивидуальными инновациями. Точно так же, как немногие, если вообще есть, виды поведения являются полностью врожденными, а почти всегда представляют собой смесь генетического потенциала и обучения (Staddon 2016), так и немногие, если вообще есть, виды поведения являются полностью инновационными. Генетическая предрасположенность и индивидуальное обучение являются ключевыми предпосылками для инструментального мышления и действий как у животных, так и у людей.

В когнитивной психологии подлинное рассуждение обычно противопоставляется ассоциации. Хотя можно подумать, что сложные, многоступенчатые процессы, такие как использование метаинструмента, требуют рассуждений, практически все предполагаемые случаи ИР были переписаны скептиками в ассоциативных терминах. Так, во многих исследованиях использования метаинструментов доступный инструмент располагается рядом с недоступным, что открывает возможность того, что субъект, владеющий первым, просто выбил и приобрел второй в результате случайных манипуляций. Кроме того, поскольку испытуемых часто обучают поэтапному выполнению сложной задачи с метаинструментом, они могут успешно получить вознаграждение в результате автоматического цепочного обучения, при котором поведение последовательно связывается в качестве вторичного подкрепления положительного результата (Epstein et al. 1984; Wimpenny et al. 2009; Martin-Ordas et al. 2012).

Возможность того, что даже эти парадигматически рациональные формы поведения могут быть объяснены ассоциативно, поднимает призрак того, что никогда не удастся установить, что данное поведение является результатом действительно рациональных, а не просто ассоциативных процессов. Один из общих методологических ответов заключается в том, что сама дихотомия является ошибочной. Поскольку сложные ассоциативные объяснения, на которые мы ссылались выше, апеллируют к переходам между внутренними состояниями, которые характеризуются в репрезентативных терминах, они сами подвержены рационалистической реинтерпретации или равносильны ей (Papineau and Heyes 2006); и поскольку архитектура обработки системы накладывает нормативно соответствующие функциональные ограничения, ассоциативные механизмы могут сами имитировать или реализовывать рациональное познание (Dickinson 2012).

Более конкретный, амбициозный ответ заключается в том, что условия для IR, определенные в разделе 2, действительно накладывают надежные ограничения, которые отличают просто ассоциативные процессы от рациональных, причем таким образом, что это поддается экспериментальной проверке. IR предполагает, что агент представляет состояние цели G независимо от текущих обстоятельств. В отличие от этого, поскольку цепочка использует ассоциации между стимулом и ответом (A-M), но никогда между ответом и результатом (M-G), слепой "цептер" будет реализовывать M в A независимо от того, является ли G в данный момент целью. Тот факт, что крысы, обученные нажимать на рычаг для получения пищи, нажимают его реже, когда пища кажется им менее желанной (из-за предварительного кормления), говорит как о том, что ценность стимулов модулируется их мотивационными состояниями, так и том, что их действия зависят от чувствительности к контингентам "действие-результат" (Balleine and Dickinson 1998). Аналогичным образом, IR предполагает связь M с G независимо от ассоциации с конкретным состоянием стимула A. Исследования неэгоцентрического каузального обучения через перенос из пассивного наблюдения, приведенные в разделе 2, предполагают, что это условие также выполняется, поскольку наблюдаемое состояние - это выполнение другим животным действия, структурно аналогичного M, в ситуации, структурно аналогичной A, но когда испытуемый сам ранее не сталкивался с A или не выполнял M непосредственно (Papineau and Heyes 2006; Dickinson 2012). Таким образом, если отбросить конкретные опасения по поводу надлежащего контроля предполагаемых демонстраций использования метаинструмента в качестве примеров ИК, то можно предположить, что по крайней мере некоторые животные действительно действуют целенаправленно, не поддаваясь стандартному ассоциативному объяснению.

 

Степени и различия

Теперь мы лучше понимаем, что такое инструментальные рассуждения и как они могут быть реализованы. Инструментальные рассуждения помещают представление неценностного состояния M между представлением агента о его текущих обстоятельствах A и состоянием цели G, потому что они представляют M как достижимый фактор различия для получения G. IR может быть реализован в отсутствие выразительно богатого языка, например, с помощью моделирования с использованием сетей Байеса. Существуют существенные, если не неопровержимые, доказательства существования ИК у целого ряда нечеловеческих животных, особенно у грызунов, хищников и приматов.

Тем не менее, в утверждении Декарта о качественном разрыве между людьми и другими животными есть немалая доля истины. По своему охвату, гибкости и частоте использования способность человека решать проблемы действительно приближается к "универсальному инструменту" гораздо ближе, чем даже самые изощренные случаи спонтанного использования метаинструмента, приведенные выше. В частности, в применении к ИР люди, по-видимому, обладают заметно более тонким пониманием причинно-следственных сетей как взаимодействующих кластеров множества различных сил. У них заметно более богатая способность исследовать альтернативные пути от A к G. И у них заметно более надежная способность критиковать и пересматривать эти представления. Даже если язык не является абсолютным условием возможности инструментальных рассуждений, он явно способствует развитию каждой из этих способностей по отдельности и в комбинации, в силу своей комбинаторной общности, синтаксической и семантической абстрактности и неограниченной рекурсивной способности (Camp 2015).

Наше внимание к ИК также не должно заставлять нас игнорировать, возможно, более глубокое различие между человеческим и животным познанием: не только большую гибкость средств, но и целей. Милликан (Millikan, 2006: 122) утверждает, что другие животные, хотя и способны к очень сложному познанию, все же по своей сути являются существами "пушми-пуллиу" в том смысле, что они "решают только проблемы, поставленные непосредственным восприятием... принимая решения между возможностями, представленными в восприятии в данный момент или как известные расширения текущего восприятия". Мы видели, что некоторые животные действительно используют возможности, которые не представлены и никогда не были представлены непосредственно в восприятии или в качестве его продолжения. Но меньше доказательств того, что они решают проблемы, которые не представлены им непосредственно.

Одна из характерных человеческих тенденций может заключаться в создании собственных проблем - в частности, в постановке множества инновационных долгосрочных целей, а также в их гибкой и постоянной корректировке и решении. Корсгаард (2009: 38) утверждает, что, "разрушая" "телеологическую концепцию мира" как воплощение заданного, фиксированного набора различий и желаний, кантовская самосознательная рефлексия "создает как возможность, так и необходимость реконструкции". Мы видели, что другие животные являются агентами, которые делают больше, чем просто слепо реагируют на обстоятельства как на данность. Но люди, возможно, ближе к достижению уникальности в активном конструировании себя как отличительных агентов или "я" (Camp 2011).

Воображение, несомненно, играет ключевую роль в инструментальном рассуждении, позволяя агенту отстраниться от текущих обстоятельств и определить альтернативные условия, которые могли бы изменить достижение цели. Колл указывает на корреляцию между исследовательской игрой и гибким решением проблем и предполагает, что игра "играет решающую роль в получении и хранении информации" (2013: 12), особенно