когда Бром и Кэт подходят ко мне сзади и замирают в дверном проеме.

Мальчик, кажется, больше всего боится Брома, его глаза расширяются при виде него, и мне приходится оглянуться через плечо, чтобы убедиться, что у Брома все еще есть голова. Он такой же красивый и угрюмый, как всегда.

— Не волнуйся, ничего страшного, — пытаюсь заверить я мальчика, сгибаясь в талии, чтобы казаться не таким высоким. — Мне просто интересно узнать твое имя. Мы никогда не виделись. Я профессор Икабод Крейн. Вон та милая леди — Катрина Ван Тассел, а тот неприятный на вид парень — Бром Бонс.

— Саймон, — говорит мальчик.

— О, Саймон, так это ты заботишься о наших лошадях, — говорю я, надеясь успокоить его. — Как долго ты работаешь здесь?

— Пару лет, — говорит он, обводя взглядом каждого из нас.

— Ты здесь живешь? — спрашиваю я.

Он кивает, его светлые волосы мотаются из стороны в сторону.

— Где ты живешь? Со своей семьей? С Сестрами?

— Я живу с мамой, — говорит он. — Она живет в подвале.

— Ты живешь подвале? — недоверчиво спрашивает Кэт. — Здесь, в школе?

Саймон тяжело дышит, его глаза выглядят дикими.

— Нет. Да. Моя мама живет в подвале, я живу в общежитии. У меня есть своя комната.

— Кто твоя мама? — спрашиваю я Саймона. — Как ее зовут? Она учительница?

Он смотрит на меня большими округлившимися глазами. Он в ужасе.

— Мне пора идти, — говорит он. Обходит меня и пробегает мимо Кэт и Брома, которые даже не пытаются его остановить, и, возможно, это к лучшему.

— Какой необычный малый, — комментирую я, глядя на них обоих. — Что думаете?

— Я даже не знала, что в школе есть подвал, — говорит Кэт.

— В любом здании есть подвал, — говорит Бром. — Крейн, ты сказал, что когда встречался с Сестрой Леоной в ее кабинете, это было под землей, под собором.

— Верно, — медленно говорю я. — Но там было всего две комнаты. Кабинеты Леоны и Аны. Больше ничего.

— Тогда значит, что то же самое может находиться и под остальными зданиями, — отмечает Кэт. — Возможно, их соединяют туннели. Возможно, там живет много персонала. У нас есть школьная медсестра, повара. Крейн, ты сказал, что в твоем крыле работают только двое мужчин. Профессор Дэниэлс и сторож. Но некоторые из поваров — мужчины. Где они живут?

Не могу поверить, что я никогда не задавался этим вопросом раньше.

— Я думал, что они живут в Сонной Лощине. Совершенно очевидно, что это не так, — ворчу я.

— Тогда все понятно, — говорит Кэт. — Его мама может быть учительницей или медсестрой. Не думаю, что стоит волноваться.

Но она бросает на меня взгляд, который говорит о том, что она знает, что я буду волноваться.

— Нам лучше поторопиться, — соглашаюсь я, кивая. — Нынче темнеет все быстрее и быстрее. Как лезвие, — я демонстрирую это, проводя пальцем по своему горлу и пристально глядя на Брома.

Мы втроем идем по окутанной туманом территории школы, Кэт идет своей дорогой, а мы с Бромом — другой. Я хочу быть эгоистом и попросить ее провести ночь с нами, но с таким Бромом не хочу подвергать ее риску. Она также заслуживает хорошего ночного сна, чего я не получу. Пока Бром не освободится.

***

— Крейн? — шепчет Бром.

Я медленно просыпаюсь, моргая от почти полной темноты, мерцает только свет тусклой свечи в углу, почти растаявшей в лужице воска. Наверное, я как на зло заснул, после всех этих разговоров о том, что больше никогда не высплюсь. Чувствую, как Бром двигается ко мне на кровати, его грудь прижимается к моей спине, я ощущаю холод цепей на своей коже. Я слишком много дней не спал, пытаясь не спускать глаз с Брома, и, похоже, наконец отрубился.

— Я заснул, — с трудом выдаю я, голова кружится.

— Я знаю, — говорит Бром. — Ты храпел.

— Ой.

— Слушай… — шепчет он.

Я задерживаю дыхание, напрягаясь.

Не слышу ничего, кроме дыхания Брома у своего уха.

— Что? — говорю я через мгновение.

— Женщина, — говорит Бром. — Мертвая учительница. Она прошла мимо двери.

Я вздрагиваю и встаю с кровати.

— Должен признаться, я не против, что проспал все это время.

Я подхожу к двери, отпираю ее и высовываю голову в коридор. На полу поблескивает кровавый след, и я почему-то не могу не думать о конюхе. Глубоко в моем сознании живет воспоминание, которое хочет всплыть на поверхность, как будто могилу вот-вот раскопают. Но чем больше я пытаюсь сосредоточиться на этом, тем больше оно остается похороненным.

Я слышу звон цепей Брома, мое сердце замирает, и я оборачиваюсь, думая, что ко мне мчится Гессенец. Но он стоит у моего стола, голый, и смотрит в окно.

— Бром? — говорю я, тихо закрывая дверь и запирая ее на ключ. — Только не говори мне, что она и тебя пугает. Нам, чтобы кто-то из нас был храбрым, когда дело касается призраков, а я не уверен, что подхожу для этого.

Он ничего не говорит. Не двигается.

Мое сердце тревожно колотится.

Я медленно подхожу к нему, кладу руку ему на плечо.

— Бром? — спрашиваю я снова, более настойчиво.

Он не двигается, продолжая смотреть в окно.

Я обхожу вокруг него и вижу, что его глаза совершенно черные, окруженные чернильными тенями, как тогда, когда он был одержим. Я задыхаюсь и быстро оглядываюсь в поисках пистолета, не желая надолго отрывать от него взгляд.

Но он не двигается ни единым мускулом.

И когда чернота в его глазах рассеивается, становятся видны дрожащие белки закатившихся глазных яблок.

— Бром! — кричу я, тряся его теперь за оба плеча. У него эпилепсия? Или это одержимость?

Мне не нравится причинять ему боль без его разрешения, тем более, когда он этого не заслуживает, но я влепляю ему пощечину с такой силой, что ладонь начинает жечь, и этот удар любого бы вывел из равновесия.