— Что ж, — произнесла Моника, перетасовывая стопку бумаг на столе, — если ты так считаешь, Гару, то ладно. Но если почувствуешь себя плохо, не терпи и не строй из себя героя, говори сразу, хорошо?

— Идет, — согласился я.

— Вот и славно. Пока я президент, никто в этом клубе не умрет.

Последнюю фразу Моника сопроводила такой загадочной улыбкой, что Мона Лиза потемнела бы от зависти в своем Лувре. Вот зараза, могла бы еще и подмигнуть, раз уж мы настолько толстыми намеками бросаемся.

— Это обнадеживает, Моника, — потянулся я за телефоном, — Нацуки, подай мне сумку, я забыл ее взять, а вставать тяжеловато.

— Я тебе носильщица, что ли? — вздернула коротышка нос, — встань да возьми.

— Передай сумку, ПОЖАЛУЙСТА, — попросил я таким слащавым тоном, что самому стало противно.

Она закатила глаза, но сумку все же передала. Я открыл заметки на телефоне, выдрал из школьной тетради лист и принялся переписывать пинк флойдовский текст. Эх, жаль, что в музыке я не силен. Какое-то время ходил на уроки вокала в одну небольшую студию в соседнем районе, но через три месяца занятий убедился, что мой отприродный голос годится только на то, чтоб кричать в супермаркете «Свободная касса!»

А то можно было бы записать песню, вывалить ее в местный ютуб и лутать просмотры с лайками. Обычным школотроном здесь жить не очень-то весело, а если стать подающей надежды звездочкой инди-попа?

Я задумался, покусывая ручку. Моника же вроде поет. И на рояле играет… хм… если артистом мне не стать, почему бы не сделаться продюсером? У нее все для успеха есть. Внешность, харизма, какой-никакой талант, по крайней мере, игра на это намекала…

— Гару, — кто-то коснулся моего плеча. Я оторвался от листа с недописанным текстом и увидел Юри. Она застенчиво нависала над моей партой, — хочешь прочесть мое стихотворение?

— Да, — согласился я, — присаживайся пока. Ща я закончу со своим и тоже тебе покажу.

Юри кивнула и села рядом, положив на столешницу блокнот. Сегодня она действительно принесла целую поэму. Ту самую, про енота. Этакое иносказательное описание селф-харма. Стоило мне подумать об этом, и в голове вспыхнуло изображение окровавленного клинка.

Мозг, пожалуйста, только не щас. Я не очень хорош в покерфэйсах.

— К-как тебе книга? Удалось вчера почитать? — поинтересовалась Юри.

Я задумался. Наверное, будет очень грубо сказать, что чтение — это последнее, что вчера меня занимало. Она точно расстроится.

— Очень жаль, — сказал я, — куча дел навалилась, я и домой только около полуночи пришел. Мотался по городу туда-сюда…

— Т-ты не думай, я не т-тороплю, — прервала Юри мое объяснение, — просто спрашиваю. Чтение не терпит спешки. Н-надеюсь, все дела завершились у…удачей.

Ну, я не дал одной твоей подруге покончить с собой, хотя она собиралась. Вроде как. А еще поцеловал другую аж дважды. Кажется, это может сойти за успех.

— Вроде того, — я разгладил лист со стихом и протянул его Юри, — прошу. Мнение самого взыскательного читателя меня интересует в первую очередь.

Поскольку Юри сидела рядом, я даже ощутил, как ее бросило в жар.

— Я…я… не так уж хорошо… многие разбираются…

— Не скромничай, — сказал я ободряюще, — я никого не знаю, кто так же здорово понимал бы в поэзии. В этой комнате уж точно.

После такого Юри стала напоминать растаявший на солнце рожок пломбира. Словно кто-то по недоразумению очеловечил его и запихнул в тесную школьную форму. Она согнулась над своим блокнотом и постаралась стать незаметной.

— Т-ты мне льстишь, Гару, право, — проговорила Юри еле слышно.

Надо бы перестать ее смущать таким образом, а не то бедняга еще до конца второго акта от разрыва сердца откинется, но ничего не могу с собой поделать. А вот с проблемой, которая сейчас одной большой вычурной метафорой описана в поэме про енота, что-то делать явно придется. Я, конечно, притворялся, что читаю, но смотрел больше не на слова, а на запястья Юри. Интересно, если снять с нее форму, найдутся ли пятна крови под блузкой?

(давай признаем, что ты хочешь снять с нее форму совсем по другой причине)

Не без этого, конечно. Но все же — а сегодня Юри уже резалась?

(ооо, после твоих комплиментов она непременно это сделает. чтобы справиться с эмоциями. вот увидишь. сейчас вы закончите обмен, и она свалит минут на пятнадцать под каким-нибудь благовидным предлогом)

— Гару, что-то н-не так? Тебе не нравится?

Ой, че-т я опять ушел в свои мысли и стормознул.

— Напротив, — отозвался я, — просто решил вчитаться несколько раз, чтоб уж точно ничего не упустить. Мне кажется, получилось прекрасно, Юри. На месте главреда любого поэтического журнала я бы за такого автора дрался. Этот образ енота… он очень подходит под всякие нездоровые увлечения, которым мы иногда поддаемся. Потому что они приносят облегчение или потому что люди считают, что это круто…

— Да, — согласилась она, — ты все верно понял. Иногда… иногда эти увлечения даже п-постыдны, но ты настолько привык, что в трудный час ничего другого в голову не идет. У тебя есть такие?

Ого. Это что-то новенькое. Не помню, чтоб главному персу приходилось о себе откровенничать. Наверное, потому что и откровенничать особенно не о чем.

— Не знаю даже, — развел я руками, — разве что игры могу назвать. Я часто в них зависаю, особенно на выходных, здорово помогает отвлечься.

(благодаря этому своему хобби я здесь и оказался)

— Значит, нет, — грустно улыбнулась Юри и поправила волосы, — что ж, теперь перейдем к твоей работе.

Текста там оказалось не в пример меньше. Но она все равно изучала ее тщательно и скрупулезно. Наверное, так какие-нибудь археологи впервые рассматривали иероглифы древних египтян. Некоторые строчки Юри даже еле слышно проговаривала. Осознанно или нет — понятия не имею. Я сидел и надеялся только, что мое умиление не так заметно.

— И-исключительная работа, Г-гару, — наконец повернулась Юри ко мне, — к-как ты так быстро научился? И обращение выстроил толково, и антитезы нетривиальные подобрал, и образы… образы очень яркие. Это превосходная поэзия. Молодец.

Ну, молодец, конечно, не я, а Роджер Уотерс с Дэвидом Гилмором, но Юри об этом знать совсем необязательно.

— Очень рад это слышать, — смутился я, — просто вспомнил, что ты