Шрифт:
Закладка:
До будки РЛС где-то три метра. Прыжок на лесенку, дергаю ручку двери. Успевая рассмотреть лицо оператора. Он повернулся в мою сторону. Медленно пережевывает жевательную резинку. Выстрел в голову отбрасывает его назад, а на индикатор падает шапка-ушанка с опущенными коричневыми «ушами».
Шапка с эмблемой Корпуса морской пехоты, земной шар с якорем на красной подкладке, лежит на индикаторе кругового обзора. На нем, высвечиваясь, бегает по кругу электронный луч. На стекле краской нанесена карта морского побережья. Стреляю в шапку, прямо в эмблему. Звон разбитого толстого стекла. Выпрыгиваю из прицепа и, не таясь, бегу к берегу. Так, время без восьми три. Нормально, успеваем! Достаю фонарик и, выждав три минуты, начинаю подавать сигналы.
Еще перед вылетом мы втроем — я, командир группы и его зам — обговорили все варианты высадки. От часового на вышке я сейчас закрыт высоткой со стоящей на ней РЛС. Мой фонарик ему тоже не виден.
* * *
Уже тринадцать минут я высвечиваю три точки. Наконец мне ответили. В море заморгал фонарик. Просигналили цифру «семь». Я в ответ сигналю «тринадцать». В сумме получается двадцать. Еще пятнадцать минут, и к берегу подходит резиновая шлюпка. Всплывшую на несколько минут подлодку я так и не заметил. Два бойца, не дожидаясь швартовки, прыгают с носа по колено в воду. Через несколько секунд они залегают на берегу. У одного в руках СВТ [194] с «Брамитом» и снайперским прицелом, у другого — пулемет РПД [195].
Обмениваюсь взглядом с командиром группы. Кто он по званию, я так и не знаю. Но, судя по возрасту, а ему около сорока, звание не меньше полковника. Его зам того же возраста.
Прижимаюсь к прицепу РЛС, ввожу его в курс дела. Поясняю, где стоят мины, объясняю, где проход в проволочном заборе.
— Товарищ командир, поторапливаться надо. У них в четыре часа смена. Сейчас патрульные и часовой в казарме уже оружие получают.
Кивок головой в вязаной шерстяной шапке. Я помню, что он полностью седой.
— Успеем. Как раз на выходе из казармы их и встретим.
— Еще часовой на вышке, — добавляю я.
Он коротко ставит задачу двум снайперам. Они тоже вооружены бесшумными винтовками. У одного на винтовке закреплен большой ночной прицел.
— Веди к проходу.
Идем в колонну по одному. В группе восемь человек. Одеты все в горные куртки с капюшоном, на головах вязаные шапки. Обуты в яловые сапоги. Все невысокие крепкие ребята. Возраст у всех — около тридцати.
Все, кроме пулеметчика, вооружены «светами».
Почему используется именно это оружие, мне понятно. Для нового автомата Калашникова еще не создали глушитель и патроны с уменьшенным пороховым зарядом. А нам шуметь сейчас не с руки.
Мы залегаем у проволоки. Вовремя: из казармы выходит пятерка вооруженных солдат в касках. Построились в шеренгу. Через минуту на крыльцо казармы выходит еще один человек. Он в шапке, а не в каске. Видимо, дежурный сержант. Он не успел сказать своим подчиненным то, о чем всегда говорят сержанты всех армий мира: о бдительном несении службы, о том, что нельзя курить на посту.
Командир группы кивнул. Заработали снайперы. Солдаты и сержант попадали на землю перед казармой. Часовой на вышке завис на прожекторе.
А через проход уже бежали замкомандира с двумя бойцами. Они бежали по металлическому покрытию к вертолетам. За ними побежал боец занять позицию на вышке. Пулеметчик остался у прохода на случай опасности с моря.
Мы вчетвером пошли в казарму, выставив стволы «елочкой». Двое влево, двое вправо. Перед входом в казарму два бойца достали ножи, зажали их в зубах. Их винтовки заброшены за спину, а в руках пистолеты «вальтер» с глушителем. Я иду замыкающим. Подошли к освещенной двери казармы. Лампа тускло горит над входом.
Командир кивает двум бойцам. Один резко распахивает дверь, другой влетает с двумя бесшумными пистолетами в руках.
— Тебе задача: все шифроблокноты, таблицы сигналов — в общем, всю документацию по связи давай в свой мешок.
— Товарищ командир, еще дежурный дизелист должен где-то быть. Про него не забудьте.
— Уже не забыли. Делай что сказано.
Зайдя в казарму, я чуть не споткнулся о тело дневального. Он лежал, уткнувшись лицом в пол. Из-под его головы уже натекла лужица крови. Один из разведчиков стоял с пистолетами в руках в проходе между спальным помещением и отдельными комнатами. Двери комнат были открыты. Из одной вышел командир. В руке у него был авиационный планшет. Я понял, что это была комната вертолетчиков.
— Радиостанция здесь. — Он пистолетом показал на одну из открытых дверей.
Захожу в радиорубку. На большом столе попискивает приемник. Там же, на столе, телеграфный ключ и микрофон. От него отходит провод, как я успеваю понять, к авиационной радиостанции. Слева полка с документацией. Какая-то толстая тетрадь, видимо, аппаратный журнал. Ручки и карандаши лежат на столе. Возле перевернутого стула, подогнув ноги, на боку неловко лежит радист. Я отодвинул стул, снял из-за спины мешок и схватил все, что лежало на полке.
Пистолетный выстрел прогремел как гром среди ясного неба.
Капитан-лейтенант Черкасов совершил страшную ошибку в своей жизни. Он не произвел контрольного выстрела, оставив за спиной врага, пусть даже и без признаков жизни.
Выстрел в спину бросил его на полку с документацией. Падая, он успел заметить, как дернулось от двух выстрелов тело американца.
Это было последнее, что он успел увидеть перед тем, как потерять сознание. Он уже не чувствовал, как его на одеяле донесли до вертолета. У того уже работал двигатель и вращался винт. Когда американский вертолет с советскими разведчиками на борту поднялся в воздух, внизу раздалось несколько взрывов, и высоким факелом в воздух взметнулось пламя. Пылал вертолет на стоянке и емкости с горючим.
Уже в полете Черкасову сделали перевязку и противошоковый укол.
Виктор очнулся на своем аэродроме, когда его переносили из вертолета в санитарную машину. Так для капитана-лейтенанта Черкасова закончилась самая известная из неизвестных войн.
* * *
Официально на этой войне, полыхавшей у наших границ, погибли 315 советских военнослужащих. Из них 168 офицеров. В воздушных боях было сбито 335 «мигов». Все погибшие и умершие от ран были похоронены в Китае, на русском воинском кладбище Порт-Артура (ныне Люйшунь), рядом с могилами погибших на Русско-японской войне.
Но свои жизни они отдали не зря. Враг так и не решился применить ядерное оружие в Корее. И не рискнул нанести ядерный удар по советским городам.
По данным Генерального штаба ВС России, наши летчики сбили 1106 самолетов врага, еще 212 самолетов сбили зенитчики. Каждый сбитый натовский стервятник — это сотни, а то и тысячи спасенных жизней. И не только корейских. В числе вражеских потерь над корейской землей нет еще одной «летающей крепости». Она была сбита над советской территорией. В июне 1952 года в Приморье над бухтой Валентин парой МиГ-15 был сбит Б-29. Он упал в Японское море. Бомбардировщик шел один, без прикрытия истребителей, так же, как и в августе сорок пятого, когда на японские города были сброшены атомные бомбы. Аналогия более чем настораживает. Вполне вероятно, что смертоносный груз «Веселого бродяги» до сих пор покоится на морском дне.
Воздушные бои шли с 24 ноября 1950 года по 27 июля 1953 года, до подписания перемирия между двумя Кореями. Но даже официальные цифры наших потерь неполны. Кроме летчиков и зенитчиков, на земле Кореи воевали и погибали представители всех родов войск: танкисты, артиллеристы, мотострелки. Нужно вспомнить и моряков.
Но ни один из советских военнослужащих не был захвачен в плен.
И, естественно, мы никогда не узнаем имен тех, кто погиб во вражеском тылу. О тех, кто никогда не имеет права на известность и славу.
Естественно, в список американских потерь не вошел и вертолет, улетевший в Советский Союз. Только в начале XXI века кое-что было рассекречено, и об этих людях сейчас стало возможно говорить.
За умелое руководство при проведении специальной операции по захвату американского вертолета в районе Вонсана 7 февраля 1952 года полковник Глухов был награжден орденом Ленина. Орденом
