Помню, как, прощаясь, он обнял и перекрестил каждого из нас. Отдельно что-то сказал Луису.

А у нас тогда все прошло как по маслу. И у меня первый раз в жизни мелькнула мысль: не по его ли молитвам? У нас ведь даже раненых в группе не было. И десантники тогда с ходу высадились и захватили плацдарм на берегу, несмотря на белые ночи.

О своих мыслях и догадках я, естественно, никому не говорил, а командиру сказал про другое.

— Еще каждому из нас батюшка вручил пару лаптей. Они нам тогда тоже здорово помогли.

— А это еще зачем? — с недоумением спросил Леонов.

— Лыко выделяет специфические вещества. Собака след человека в лаптях не берет. Да и след остается непонятно бесформенный. А сапоги мы тогда приторочили к рюкзакам, где было наше водолазное снаряжение. Это была наша последняя операция на Ладоге. После того наступления, составной частью которого и был оперативный десант, Финляндия вышла из войны. А нас отправили на Черное море.

— Ладно, тезка, давай, иди отдыхать, вроде все обговорили, — подводит итог командир.

* * *

Наш легкомоторный По-2 взлетел ночью с аэродрома под Вонсаном. Аэродром был удачно вписан в окружающие сопки. Защищенный даже от бомб крупного калибра, ангар для самолетов был спрятан в глубоком туннеле в глубине горы.

Подземный ангар имел два этажа. На нижнем находились мастерские, технические склады и жилье для младших авиаспециалистов. Верхний этаж занимала стоянка для самолетов. Отсюда через час после полуночи выкатился, а потом и взлетел наш ночной разведчик.

Сейчас мы идем берегом моря на юг. Вообще, Вонсан — большой приморский город и порт в юго-западной части Восточно-Корейского залива Японского моря. Сейчас Вонсан полностью разрушен американской авиацией, как и все корейские города. Железная дорога и шоссе связывают город со столицей, Пхеньяном, и оккупированным Сеулом.

Железная дорога и шоссе — это наш надежный линейный ориентир. Управляет самолетом опытный летчик. Он начинал еще в сорок втором в авиазвене ОМСБОН. Перелетать линию фронта ему приходилось и над горами, и над лесами, и над морем.

Самолет прошел над заливом, вдающимся в Корейский полуостров, около ста километров и, оказавшись над сушей, повернул на запад. Линия фронта осталась севернее, километрах в сорока от нас.

Еще минут через десять внизу стали видны железнодорожные пути. Луна, выглядывая из-за туч, помогает не сбиться с курса.

Пилот поворачивает самолет на север. Сейчас, даже если нас засекут вражеские наблюдатели, сразу могут и не сообразить, кто мы — свои или чужие? Хотя засечь юркий По-2 ночью практически невозможно. Как пошутил летчик перед полетом: «„Кукурузник“ настолько устарел, что намного опередил свое время». Это точно. Маленький фанерный самолет, идущий на малой высоте с малой скоростью, имеет минимальную отражающую поверхность. Он не виден на экране РЛС воздушной разведки. Вражеские ночные истребители с большой скоростью проносятся намного выше. Они даже увидеть сверху не смогут маленький камуфлированный тихоход. Знаю, что, пытаясь сбить По-2, уже разбились два «Сейбра», врезавшись в горы.

Когда мы еще шли над морем, над нами пронеслась пара «Сейбрджетов».

Вообще, наш работяга По-2 не столь уж и безобиден, как кажется. Это не только разведчик, не зря он в свое время наводил ужас на фашистов. С малой высоты он может класть бомбы в конкретный окоп, в конкретный офицерский блиндаж. Здесь, в Корее, кроме бомб, под крыльями биплана подвешивают эрэсы. В варианте ночного штурмовика «кукурузники» наводят ужас на натовцев.

В июне прошлого года звено По-2 ночью сожгло девять F-86 на авиабазе в Сувоне. Натовцев можно понять, когда в ночной тишине на тебя в упор обрушивается град реактивных снарядов. Американцы прозвали По-2 «Чарли, срывающий с кровати».

А вот летать на По-2 очень даже некомфортно. Особенно зимой, как сейчас. Я сижу на месте штурмана, мое лицо обдувает сильный морозный ветер. Мои глаза прикрывают летные очки. Одет я в теплый летный комбинезон. Сверху белый маскхалат. За спиной парашют. На ногах американские прыжковые ботинки — «коркораны». Они жестко фиксируют голеностопный сустав, что для меня сейчас крайне важно. На голове шапка-ушанка с завязанными под подбородком тесемками. Фал моего парашюта карабином пристегнут к самолету, и кажется, что он связывает меня, как пуповина новорожденного младенца с матерью. «Запаски» нет, прыгать буду с минимальной высоты.

На мгновение летчик поворачивается ко мне. Он что-то говорит, но из-за шума мотора я его не слышу. Понимаю только, что мы вышли на финишную прямую. Железная дорога осталась слева от нас. Справа и слева идет цепочка сопок, переходящая в горный хребет. Самолет сейчас идет между горами. Временами даже на уровне гор. От летчика требуется все его мастерство.

Вспоминаю карту. Сейчас самолет должен ювелирно пройти между хребтом и большой горой. Мы подходим к линии фронта с другой, вражеской, стороны.

Гора возникает внезапно. Самолет метров на двадцать ниже нее. Мне три раза мигает зеленая лампочка. Все, приехали! Встаю с кресла и вываливаюсь из самолета. Через секунды ощущаю динамический рывок парашюта. Упершись в свободные концы, осматриваю купол. Все нормально. У меня на все про все несколько секунд. Правой рукой отщелкиваю карабин мягкого контейнера. Небольшой рывок, и на фале подо мной зависает грузовой мешок белого цвета. Раскрываю грудной зажим подвесной системы, ремень сдвигаю под зад. Темно-белая земля быстро приближается. Висящий транспортник уже коснулся земли, когда я расстегнул ножные зажимы. Еще мгновенье, и мои ноги касаются земли.

Резкий выдох через рот, тренированное тело само уходит в длинный поперечный кувырок. Оно само чувствует неровности на пути, обтекая их. Перекатом меня пронесло около пяти метров. Выходя из кувырка, я оказался на ногах. Два раза подпрыгнул на месте, осмотрелся. По земле дует сильный ветер. Парашют ветром протащило еще метров двадцать, и он застревает между камнями.

Местами проваливаясь по колено в снег, подхожу к парашюту. Отстегиваю от подвесной системы мешок и надеваю на спину. Ножом отрезаю купол и забрасываю на плечо. Он мне еще пригодится. То, что осталось от парашюта, заваливаю камнями.

Метель мне сейчас очень даже на руку. Скоро мои следы полностью заметет. Но нужно торопиться. Летчик — молодец, сбросил меня тютелька в тютельку. Но это пока только половина дела. До рассвета мне нужно еще залезть на вершину хребта и оборудовать замаскированный НП.

Лезу вверх по камням. Склон не очень крутой, но снега хватает. Подошвы «коркоранов» пару раз соскальзывают с покрытых снегом камней. Падаю, встаю и снова карабкаюсь. Хватаюсь за согнутую ветром небольшую каменную березку. Кроме двух березок, склон зарос шиповником. Пару раз цепляюсь за колючки.

На относительно ровную площадку на хребте я вылез, весь мокрый от пота. Бросаю на снег купол, снимаю мешок и в изнеможении заваливаюсь. Сейчас главное, чтобы меня не продуло. Простывать мне сейчас никак нельзя.

Передохнув, встаю и осматриваюсь. Внизу подо мной обрыв. Еще ниже периодически шарит луч прожектора. Отлично! Я точно на месте. Нужный объект почти прямо подо мной.

Из мешка достаю дюралевый футляр с радиоприемником, бухту веревки и валенки. Из одного валенка достаю свернутую белую масксеть. Из другого — ночной бинокль в футляре и продукты. Брусок сала, котелок, в который плотно уложены пачка черного чая, пачка масла и шоколад.

Снимаю «коркораны», растираю начинающие замерзать ступни. Надеваю сухие шерстяные носки, наматываю зимние байковые портянки и натягиваю валенки.

Ботинки сую в мешок, может, еще пригодятся. Начинаю оборудовать свое лежбище.

Слева площадка ограничивается большим камнем метра полтора в высоту. Маскировочную сеть одной стороной укладываю на этот камень, прижимаю булыжниками. Другой ее край, сильно натянув, привязываю к торчащим из земли острым камням. Мой шатер до полутора метров в высоту. Расстилаю на земле купол парашюта. Мне предстоит пролежать здесь пару суток, а может, и больше. И если с пролетающего вертолета заметят что-то подозрительное, то жить мне остается не так уж и долго. За своей спиной, откуда я вылезал на площадку, я уложил под плоские камни две гранаты Ф-1 с выдернутой чекой. Обойти их невозможно. Камушки