время исполнявшего обязанности Киевского вице-губернатора. Гр. Петров охотно согласился и обещал приехать к нам на следующий день к 8 часам вечера, о чем я и сказал своему брату, осведомившись у него, не нарушит ли такое приглашение его планов и предположений, на что брат отвечал, что не только будет рад видеть Гр. Петрова, но даже готов лично пригласить его, ибо в этот день ожидает у себя Николая Николаевича Неплюева и его друга Николая Николаевича Иваненка, и приезд Гр. Петрова будет очень кстати. На другой день утром мы оба поехали в гостиницу «Континенталь», в которой остановился Гр. Петров, и мой брат передал ему свое личное приглашение на вечер. Гр. Петров остановился не только в лучшей гостинице города, но, по-видимому, и в лучшей комнате этой гостиницы, заняв огромный, роскошно меблированный зал, и мы оба едва могли скрыть свою улыбку при виде такого разительного противоречия между проповедями Гр. Петрова, с призывами «опрощения», снискавшими ему такую громкую славу, и его «карманными» размахами. Он принял нас, как и подобало знаменитости, величаво-торжественно и обещал приехать ровно в 8 часов. Между тем, на фоне провинциального города, приезд Гр. Петрова в Киев стал уже событием, и мой брат буквально осаждался просьбами своих многочисленных знакомых познакомить их с Гр. Петровым и дать им возможность послушать знаменитого проповедника, в результате чего наша гостиная переполнилась киевским обществом еще задолго до прибытия Гр. Петрова.

Ровно в 8 часов вечера Гр. Петров вошел в гостиную, и взоры всех обратились на него. Он был по обыкновению сосредоточен и очень импонировал своею наружностью, его движения были уверены, и он производил впечатление законченного артиста, привыкшего выступать пред многочисленною аудиториею. Увидев Николая Николаевича Неплюева, с которым он был раньше знаком и часто встречался в Петербурге, Гр. Петров очень оживился и воскликнул: «Вот не ожидал встретиться с вами в городе, где никого не знаю и где очутился только проездом», но вдруг его оживление исчезло, он почувствовал на себе взгляд Николая Николаевича Иваненка, и этот взгляд точно сковал его.

Так как всеобщее внимание присутствовавших было сосредоточено на Гр. Петрове, то Н. Н. Иваненка мало кто замечал. Я также ничего не слыхал о Николае Николаевиче раньше и, отведя брата в сторону, спросил его о нем.

«После скажу, – ответил брат, – а пока замечу только то, что этому человеку быть может суждено будет сыграть большую роль в нашей жизни».

Эти слова очень заинтересовали меня, и я стал рассматривать Николая Николаевича и со вниманием вслушиваться в его слова.

Это был высокий и стройный, несколько сутуловатый старик в безукоризненном черном сюртуке, с длинной белой бородою и следами былой красоты. Свежее румяное лицо точно светилось его чудными любящими глазами, и на лице красовалась улыбка, придававшая лицу несколько скептическое выражение. Говорил он односложно и неохотно, и со стороны казалось, что, хотя он и находится и большом обществе, однако очень далек от окружающих, и его душа витает где-то далеко, в другом месте. Однако он не сводил глаз с Гр. Петрова и точно следил за каждым его движением, и я не мог не заметить, что и Гр. Петров, разговаривая то с одним, то с другим, искал глазами Николая Николаевича и не был покоен. Между тем, присутствовавшие ждали проповеди Гр. Петрова, который перебрасывался незначительными фразами с своими соседями и, по-видимому, не был расположен говорить, и, чтобы избежать замешательства, брат мой пригласил гостей в столовую, где был сервирован чай. За чаем Гр. Петров оживился и начал говорить… О чем он говорил, я сейчас не помню. С тех пор прошло уже 20 лет. Но я хорошо помню, что все сидевшие за столом с затаенным дыханием вслушивались в каждое слово знаменитого проповедника и оценивали его слова сквозь призму той славы, какая его окружала. Вдруг, неожиданно для всех, смиренный и деликатный Николай Николаевич Иваненко вскочил с своего места и грозно крикнул: «Василий Великий говорит совсем не то, что вы здесь проповедываете… Ваши слова расходятся с учением Православной Церкви…».

Желая отпарировать удар, Гр. Петров ответил:

«Да, он хотя и великий, но Василий»…

Эти слова явились точно сигналом к той грозной, обличительной речи, какую произнес Николай Николаевич, и какая, до мелочей, запечатлелась в памяти всех слышавших ее.

«Вы идете за диаволом и тащите за собою всех, кто следует толпами за вами, – говорил Н. Н. Иваненко. – Вы не можете быть ни пастырем, ни учителем, ибо не научились распознавать козней диавола, ослепившего вас гордостью и тщеславием, честолюбием и славолюбием. Ваша слава ослепила вас настолько, что вы даже не замечаете, что уже стоите на краю бездны… Если бы ваши проповеди были полезны и назидательны, то диавол бы укрыл вас, а не поставил бы на пьедестал, с которого вы всем видны… Возвести вас на вершину славы диавол сумел, но удержать вас на ней – не в его силах… Смиритесь!».

Возможно, что слова Н. Н. Иваненка переданы мною и не буквально, но смысл его обличительной речи, сказанной с большим воодушевлением, остался точным. Нужно ли говорить о последовавшем замешательстве и о том впечатлении, какое получилось от речи Н. Н. Иваненка, обращенной к Гр. Петрову в тот момент, когда его слава гремела по всей России, когда толпы людей бегали за ним и видели в нем пророка, когда не только простые миряне, но и иерархи, и ученые богословы еще не успели разглядеть того яда, какой скрывался в его сочинениях и проповедях, а в лице Гр. Петрова бездарного и безверного социалиста, лишенного впоследствии священного сана?!

Н. Н. Иваненко был первым, кто обличил его…

«Никогда не забуду этого вечера», – сказал Гр. Петров, прощаясь с Н. Н. Неплюевым.

Я был убежден, что обличение Н. Н. Иваненком Гр. Петрова произвело на слушателей неприятное впечатление, что было и понятно, так как и проповеди и сочинения Гр. Петрова гипнотизировали массу, не привыкшую к вдумчивому отношению к ним. Мало кто прозревал, что лейтмотивом всех сочинений Гр. Петрова являлось его убеждение в возможности «царствия Божия на земле» путем внешнего переустройства социальных условий жизни, что коренным образом противоречило не только словам Христа Спасителя о царстве Божием «внутри нас», обязывавшем к внутреннему духовному перерождению, но и здравому смыслу; мало кто знал, что «сочинения» Гр. Петрова являлись неудачным перифразом проповедей французских проповедников Вине и Берсье и популярных брошюрок немца Функе, откуда Петров заимствовал свои «мысли», казавшиеся новыми лишь тем, кто не был знаком с иностранной церковно-богословской литературой, красивой по форме, но бедной духовным содержанием.

Широкие массы видели в лице Гр. Петрова пророка, пользовавшегося заслуженной славою, а в лице Н. Н. Иваненка – никому не известного старца, и обличение последнего было истолковано не в его пользу.

Вскоре