быстро распадаться, в то время как еврейское население в Израиле хотя и росло, но все еще было слишком малым — рост населения сдерживался сначала политикой Великоб­ритании, не допускавшей туда новых беженцев, а потом непрерывной войной и материальными не­взгодами. В это время преобладали еврейские об­щины на Западном полушарии. Значительные еврей­ские общины существовали с начала века в Южной Америке (особенно в Аргентине и Мексике) и Ка­наде, и их численность заметно возросла за счет беженцев войны. Но главным центром еврейского населения в мире была община Соединенных Шта­тов Америки.

Важнейшим вопросом для евреев диаспоры являл­ся вопрос о том, возможно ли, будучи в диаспоре, сохранить еврейское национальное самосознание и культуру. Для большинства американских евреев вре­мена иммиграции стали далеким воспоминанием; традиционный образ жизни и верования не могли устоять перед соблазнами американской действитель­ности. Время шло, и эти традиции все более ассоци­ировались с состарившимися дедами и стареющими отцами. Газеты на идиш, как и театры, постепенно закрывались; ортодоксальные синагоги оставались заброшенными в глубине городов — Америка пере­мещалась в благоустроенные пригороды; опасность того, что еврейское национальное самосознание изживет себя в массовом масштабе, нарастала. Даже антисемитизм и тот спадал по мере того, как евреи третьего и четвертого поколений росли бок о бок с неевреями, ходили вместе в школу, жили по сосед­ству, все чаще вступали с ними в браки и вообще становились неотличимыми от прочих белых амери­канцев. Имевшие место время от времени случаи ос­квернения синагог вызывали глубокий шок, посколь­ку резко выпадали из общепринятого образа Амери­ки, которая вышла из второй мировой войны с пол­ной решимостью обеспечить права своим меньшин­ствам. Жизнь евреев в Америке стала так легка, что, казалось, они должны были слиться с остальным населением и исчезнуть в нем.

 Ранние еврейские сельскохозяйственные поселения в Палестине.

Сбор урожая томатов в еврейском поселении в Иорданской долине.

Школьники в хедере, традиционной начальной школе ортодоксальной общины Иерусалима.

Но создание государства Израиль вдохнуло в них новую гордость. Американское еврейство предостави­ло Израилю щедрую финансовую и политическую поддержку, жизненно важные для его выживания. Но лишь немногие пошли так далеко, чтобы эмигриро­вать в Израиль, — слишком мало было побудитель­ных причин оставить Америку. Редкий идеалист готов был променять послевоенное процветание Америки на материальные невзгоды и опасности новорожден­ного государства.

Стали появляться такие образцы еврейской жиз­ни, которые выражали себя в ассоциации с той или иной синагогой — по преимуществу консервативной или реформистской — и в финансовых пожертвова­ниях через сеть еврейских благотворительных орга­низаций, и непосредственно в Израиль. Ассоциация с синагогой не означала непременно высокой степе­ни религиозности — большинством прихожан дви­гали скорее социальные и этнические, чем религиоз­ные, побуждения. Для них еврейские традиции све­лись к празднованию Нового года и Пасхи и к таким житейским событиям, как обрезание, свадьба, бар-мицва (совершеннолетие мальчиков, все более рас­пространявшееся под названием бат-мицва и на дево­чек), похороны и ежегодное поминовение покойных родителей (ярцайт). Мало кто из третьего поколения американских евреев был по-настоящему знаком даже и с этими обрядами и глубоко их чувствовал.

Еврейская девушка из Мошеда, Иран.

Еще один удар по чувству еврейского националь­ного самосознания был нанесен в 60-х гг. революци­онными изменениями, вызванными массовой куль­турой молодежи — культурой политического ради­кализма, сексуальной свободы, потребления нарко­тиков, восточных религий, презрения к традицион­ному стилю поведения и авторитетам. В этой атмос­фере еврейский образ жизни стал казаться особенно неуместным для масс еврейской молодежи, которая в иных условиях, вероятно, продолжала бы посте­пенно врастать в окружающую культуру. В глазах это­го пацифистского и неконформистского поколения войны Израиля за выживание выглядели типичными акциями очередного милитаристского «истеблишмен­та», а еврейские религиозные ритуалы казались — не вполне безосновательно — очередным образчиком пустого конформизма, который они приписывали американскому обществу в целом. Израиль, бывший на протяжении 60-х гг. источником глубочайшей гор­дости евреев и объектом восхищения либерально настроенной интеллигенции, стали представлять в том же свете, что и американский военно-промыш­ленный комплекс. К тому времени, когда цвет еврей­ской молодежи этого поколения повзрослел настоль­ко, чтобы заводить собственные семьи — в 70-х и 80-х гг., — для многих из них понятие еврейского национального самосознания имело очень мало кон­кретного содержания.

И в то же время происходило еврейское возрож­дение, причем в двух видах. Среди многих тысяч, сметенных молодежной культурой, было некоторое число таких, что получили более глубокое еврейское образование, чем это типично для американского среднего класса. Эта крошечная группа состояла глав­ным образом из тех молодых людей, что побывали в летних образовательных еврейских лагерях конца 50-х — начала 60-х гг. В Бостоне и Нью-Йорке появились небольшие кружки молодежи, которые синтезирова­ли стиль и кое-что из идеологии молодежной куль­туры с еврейской традицией. Вполне в духе молодеж­ной культуры они отвергали еврейские учреждения истеблишмента, особенно крупные, безличные синагоги пригородов, а также безоговорочную поддер­жку внешней политики Израиля со стороны старше­го поколения. Но в отличие от своих сверстников эти кружки активно участвовали в еврейских делах и были полны решимости вырвать руководство из рук истеблишмента, который они считали менее нрав­ственным и менее преданным, чем они сами.

Марокканский еврей молится у могилы раввина.

Как можно было предугадать, истеблишмент зак­леймил их как разрушителей, в частности, после того, как они организовали демонстрации протеста против оккупации Израилем арабских территорий в шестидневной войне, тем самым открыто порвав с традицией еврейского истеблишмента никогда пуб­лично не критиковать Израиль. Многие сторонники этого движения впоследствии влились в истеблиш­мент в качестве раввинов и учителей, внеся в амери­канское еврейское образование творческий, — а может быть, и духовный — элемент, ранее весьма в нем незаметный. Они оказали также небольшое, но важное влияние на жизнь синагоги, содействуя со­зданию малых братств (хавурот) в составе больших приходов, которые создавали более интенсивный опыт еврейской жизни, но без суровостей, прису­щих ортодоксии.

Кроме того, неожиданно стала возрождаться и ор­тодоксия. Среди беженцев конца второй мировой войны находились остатки хасидов из Восточной Европы, частью проведших годы войны на Дальнем Востоке, частью же выжившие в концентрационных лагерях. Они влились в хасидские группы, уже суще­ствовавшие в Бруклине, в результате сформировав крупную и процветающую общину. Долгое время они казались не более чем экзотическими остатками по­гибшего мира. Но вот в 70-х гг. одна из групп, суще­ствовавшая в Бруклине еще до войны, группа любавичских хасидов под руководством Менахема Менде­ля Шнеерсона, предстает перед общественностью с динамической международной программой завоева­ния мирового еврейства под знамена религиозной ортодоксии, именно