Не стоит завидовать участи мастера. Тот, кто всю жизнь сам себя добровольно заключал то в музей, то в подвал, то в психушку, и по смерти не найдет свободы.

Цветущий неплодоносящий сад.

Чернильница, которая никогда не сможет помочь с рождением нового романа.

Гомункул, бесплодная Маргарита — это все намеки на одну беду: бездетность. И сам Булгаков — бездетный муж трех жен. Причем по своей вине. Два аборта первой жены (ох, Фрида…). А потом, «морфия с тех пор боялся всегда. И — врач, считавший, что морфинизм может иметь пагубные последствия для потомства, — он, так жаждавший отцовства, отцовства себе не разрешил…»[323].

И мастеру своему — тоже…

Булгаков настолько остро переживает свою бездетность, что 10-летнему пасынку Сереже Шиловскому разрешает рисовать прямо в рукописи своего главного романа…[324]

Может быть, потому, что Воландовы дары будут не утешать, а терзать, Воланд и маскируется и на прощанье говорит, что поднесенные им дары не только и не столько от него самого, сколько от Иешуа: «То, что я предлагаю вам, и то, о чем просил Иешуа за вас же» (гл. 32).

Плохо кончается роман. Беспросветно. В этом отличие фаустианы ХХ века от традиции прошлых веков. Нет здесь Deus ex machina. Нет спасающего и всеизменяющего вторжения Божьего промысла. И это самое страшное предупреждение романа: все может кончиться плохо. Есть такая мера человеческого забвения Творца и отречения от Него, когда и Небо уже бессильно. Шутки могут заходить необратимо далеко.

Так в чем же грех мастера? Почему он не заслужил света? В чьих глазах он «согрешил»? От кого он принимает свою полунаграду, полунаказание?

Ясно, что его грех связан с его романом. Но что же было грехом — написание романа в синергии с Воландом или его сожжение?

Приговор мастеру выносит Иешуа (второстепенный персонаж его романа о Пилате). Персонаж судит своего автора. Но автор не один — есть соавтор, Воланд. Иешуа — создание не только мастера, но и Воланда. Поэтому Воланда он просит о покое для мастера. Для Воланда эта просьба призрака, вызванного им же самим к жизни, досадна и нелепа. И без нее Воланд уже решил, что делать с мастером, а заодно и с Маргаритой[325].

Тогда понятно, что грехом (с точки зрения Иешуа, а отнюдь не моей) оказывается именно сожжение романа. Мы уже знаем, что призраки чахнут, если их оставлять без внимания…

Мастер должен был впустить «евангелие от Воланда» в мир, но — испугался. Воланд пробовал подтолкнуть его к тиражированию рукописи, подослав к нему Маргариту. «Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером» (гл. 13). Уже после провала мастер «шепотом вскрикивал, что он ее, которая толкала его на борьбу, ничуть не винит, о нет, не винит!» (гл. 13) (так Иешуа не винит Понтия Пилата). Маргарита же именно после издательского провала рукописи стала отдаляться от мастера: «Теперь мы больше расставались, чем раньше. Она стала уходить гулять» (гл. 13).

Воланд не наградил мастера.

Заказчика что-то не устроило в изделии?

Не исключено. Интересно сопоставить упоминание о первой рукописи в тексте «Мастера и Маргариты» и последнее.

Первое — это поэма Ивана Бездомного о Христе. Она сочтена заказчиком (Берлиозом) неудачной: Христос в ней слишком реалистичен. И отвергнута.

Последняя рукопись, упоминаемая в романе, — труд мастера. Тоже о Христе. И его сжигает Азазелло. Может, и мастер чем-то не угодил своему потустороннему заказчику и сделал образ Иешуа более человечным и привлекательным, чем было надо?

В романе нет одобрительных отзывов самого Воланда о труде мастера[326].

Грустная вечность ждет мастера, скорее всего, не потому, что он и его роман чем-то не устроили Воланда. Просто милосердие, прощение и рай — это «не его ведомство»[327]. Он может делиться лишь тем, чего у него в избытке, — смертью, пустотой и отчаянием.

И кроме того, ни один порядочный черт просто не обязан быть правдивым и держать свое слово.

Так что я вынужден собраться с силами и решительно, бескомпромиссно и мужественно заявить о своем несогласии с любимой Православной энциклопедией. Да, именно православной, а не «булгаковской». Там в шестом томе есть статьи и об Афанасии и Михаиле Булгаковых. А сказано в курируемом патриархом издании следующее:

«Воланд творит суд над людьми, в чьих душах торжествует зло, но не властен над теми, кому свойственны любовь и доброта. Мастер и Маргарита избавляются от власти зла: пройдя через страдания, они оказались достойны милосердия, ибо сами проявляли его по отношению к людям. В финале романа Б. отправил Мастера и Маргариту в „мир покоя“ (аналогичный „святилищу покоя“ в „Фаусте“), представленный в виде обособленного прошлого и символизирующий творческое бессмертие»[328].

Ну какое может быть «святилище» (!!!) у Воланда (разве что пергамский «престол сатаны» — Откр. 2, 13). Как и кого милосердствовал мастер — роман нам ничего не сообщает. Маргарита от подозрений в милосердии отрекается. Ну а поскольку в вышедших 50 томах Православной энциклопедии нет еще статьи «Творческое бессмертие», то я пока не могу догадаться о богословском смысле этого термина. Знаю только, что замученный мастер в своей покойницкой не воспользуется гусиным пером.

Есть ли положительные персонажи в романе?

1. Иешуа?

Вернемся к разговору о Михаиле Афанасьевиче Булгакове. О его авторском замысле.

Начинающих литературоведов учат искать «авторское отношение к персонажам произведения». Роман — это все-таки не забор, и поэтому вряд ли там стоит искать прямолинейные характеристики типа «Гришка дурак!».

Авторское отношение к персонажу важно понять для того, чтобы понять позицию самого писателя. Кому из своих героев он доверяет свое кредо? Особенно это важно для гиперназидательной русской литературы (которая в XIX–XX веках, по сути, играла роль духовника и Церкви, взяв на себя функцию воспитания народа). Булгаков при всей его «карнавальности» тоже не чужд этому ощущению собственного наставничества: «пусть знают!»

Итак, кого в «закатном романе» Булгакова можно назвать положительным героем? Причем положительным в глазах именно автора, а не того или иного читателя.

Булгаков — сатирик. Так он сам себя называет на допросе в ГПУ 22 сентября 1926 года[329]. А сатирику для его фельетонов не нужны положительные герои. Достаточно считать своего читателя вменяемым человеком, который и сам сможет выставить оценки и сделать выводы.