Шрифт:
Закладка:
«Я опять была слишком молчалива», – подумала Элизабет Моррис, закрыв глаза и прислушиваясь к шуму дождя.
Сидевший рядом с другой стороны Томпсон издал ужасающе непристойный звук.
– Это хороший знак, – заметила Ханна Хиггинс.
Последнюю неделю он, по словам Линды, страдал запором и не желал принимать пилюли.
– Думаю, перемена погоды нам всем на пользу.
Гроза подкатила ближе, и мисс Фрей перешла на тему тайфунов, в особенности того из них, что бесчинствовал в шестьдесят девятом году, что сорвал кроны пальм вдоль половины прибрежной прогулочной тропы. Так пальмы и остались торчать там, словно жалкие огрызки, когда речные волны отступили, а ведь известно, сколько потребуется времени, прежде чем пальмы обретут свой привычный вид!
– Это правда! – качаясь в своем кресле, произнесла миссис Хиггинс. – А бедный отель! Как пострадал…
– Клиентов-то заблаговременно предупредили?
– Да-да, их предупредили!
– А после того, как вода отступила!..
Миссис Хиггинс прекратила качаться и застыла в скорбном ожидании.
– А после того!.. Она ведь проникла еще дальше на прибрежье! Пенсионеров находили там в безжизненном состоянии, да еще на деревьях…
– Они что, распались на куски? – спросил Томпсон. – Они что, разбились или сохранились целиком? Как могли они застрять на пальмах?
– Они были мертвы, – очень кратко ответила мисс Фрей.
– Дождь, – внезапно разразилась Пибоди, – дождь – это дурной знак, тайфун может нагрянуть к нам в любую минуту!
Она говорила очень быстро.
– Да-да, миссис Моррис, мы ведь ничего не знаем о Флориде, а это, право, опасное место, если не знаешь, чем оно грозит. Мне ведь пришлось пережить тайфун, и я знаю, о чем идет речь! Однажды я даже бежала с известием о тайфуне в такое место, где не было радио и никто ничего не знал… тридцать человек были таким образом спасены!
– Что такое ты говоришь! – воскликнула мисс Фрей. – Это неправда, ты никогда не рассказывала об этом! Ты не можешь бегать!
– Я ехала на велосипеде! Ты ошибаешься насчет того, что я будто бы рассказала тебе все про свою жизнь. Это было давным-давно, в пятьдесят четвертом году.
– Тогда ты обитала в Теннесси и занималась ажурными строчками и мережкой, – сказала мисс Фрей.
– Девочки, девочки, – останавливала их Ханна Хиггинс, а Томпсон все повторял:
– В каком они были виде? Они развалились на куски? Как они могли застрять на пальмах? А, их прокололо в самой середине туловища! – торжествующе продолжил он. – Я почти представляю себе, какой вид бывает у пенсионера, когда он приколот к пальме, с которой сдуло всю крону. Сплошной сюрреализм!
– Абсолютно феноменально! – изрекла миссис Рубинстайн.
Томпсон, держа руку за ухом, заскулил:
– Что она сказала, что она сказала?
А мисс Фрей вскочила так, что бисеринки рассыпались по всему полу веранды, и воскликнула:
– Феноменально!.. Это вы феноменальны, напоминая нам о смерти! Феноменально то, что, по-вашему, весело, когда люди разваливаются на куски, то, что, по-вашему, трагедия приносит веселье!
Миссис Рубинстайн заметила, что вовсе не это имела в виду, а всего лишь отпустила комплимент в адрес варварского ви́дения искусства Томпсона. Она мысленно взвесила допустимость и мелкой непристойности в связи с обнаженными стволами пальм, со стволами, указующим ввысь, навстречу тучам… но затем раздумала: она промолчит, ведь, пожалуй, именно сейчас не самый подходящий момент для подобного высказывания.
– Там осталась еще белая бисеринка, – сказала миссис Хиггинс. – Они подкатились аж к самому краю веранды.
Пибоди, помогая Фрей собирать бусинки, прошептала:
– Не обращай на него внимания. Зачем тратить нервы на несчастного ветхого старика… Надо сохранять разумное понимание.
– Нервы… – прошипела Фрей. – Разумное понимание… Ты – дружок всех на свете, разве это не так?
Дождь лил по-прежнему, и все они один за другим ушли в дом. Лишь сестры Пихалга остались на веранде и продолжали читать при слабом свете.
Поздней ночью Томпсон, стоя перед дверью Линды, кричал:
– Линда? Джо у тебя?
– Да, – ответила Линда.
– Тогда я не войду к тебе, – сказал Томпсон. – Я хотел только сообщить, что принял эту пилюлю и все прошло блестяще! Как раз совсем недавно!
– Как приятно, – обрадовалась Линда. – Мистер Томпсон, это радостная новость.
– Да, – согласился он. – Я так и думал, что ты обрадуешься. Привет, Джо!
И он снова отправился в свою комнату.
Следующий день был необычайно красив. Стоило лишь солнцу взойти на небе, как дождь задержался в зелени среди домов и ни малейший порыв ветра не стряхнул дождевые капли с деревьев.
Когда Фрей отперла свою стеклянную клетку, Пибоди поспешила туда с деньгами на оплату комнаты в руке, восклицая:
– Привет! Ну как? Нынче у тебя настроение получше?
Обнажив в мимолетной легкой улыбочке передние зубы, что всякий раз заставляло Фрей вспомнить какой-либо мультик, Пибоди протянула сложенные банкноты в окошко кассы.
– Ну и смех, разве не забавно, что я всегда первая плачу за комнату, я никогда об этом не забываю! Никто бы в это не поверил!
И пока Фрей выдвигала свои ящики и выписывала квитанцию, Пибоди начала быстренько, почти не переводя дыхания, описывать, как все было, как произошло и какие чувства она испытывала в тот раз, когда выиграла в лотерею большие деньги, и не могла поверить, неужто это все вправду, и звонила на радио, и все снова и снова – раз за разом – задавала вопросы, и плакала от счастья…
– О, Кэтрин, я не верила, покуда не получила подтверждение выигрыша и не держала деньги в руках! Но тогда, разумеется, папа уже давным-давно умер, а все остальные – тоже.
Ее глаза, что всегда были на мокром месте и столь легко поддавались плачу, снова наполнились слезами, и Фрей сказала:
– Прекрасно! Я знаю! Вот твоя квитанция!
– Ты сердишься на меня? – спросила Пибоди, пытаясь заглянуть в окошко стеклянной клетки.
– Нет-нет! Это все замечательно! Просто фантастично!
– Да, фантастично! – поразмыслив, согласилась с ней Пибоди. – Кэтрин! Что ты хотела сказать вчера, когда мы беседовали? Разве я что-то произнесла и тебе не… Я имею в виду: что такого я сказала? Я часами не спала из-за этого, просто часами!
– Не знаю, – ответила Фрей. – Ничего такого ты не говорила.
– Ты уверена?
– Ну просто ничегошеньки!
– В самом деле? Не будь так уверена.
Пибоди, облокотившись о стойку, думала о том, что называется выбором, игрой случая. Через некоторое время она пришла к выводу, что лучше всего было обуявшее ее чувство торжества справедливости. Да будут первыми последние! Вот так оно и бывает, разве нет?
Она, обретя вновь свой жалобный детский голосок, когда Фрей не ответила ей, повторила:
