Шрифт:
Закладка:
Он думал о Жене, о том, что скоро ее увидит и обязательно поймет, что именно не так. Ее голос в самом начале разговора был такой знакомый и насмешливый, а потом словно что-то произошло. Откуда эти односложность и осторожность? Даже напряженность.
Дан не спрашивал себя, зачем ему это надо, он не думал о том, что, возможно, вмешивается не в свое дело. Он просто вдруг отчетливо понял, что ей плохо. Ей плохо, а у него выходной. И она сделала первый шаг после долгого молчания. Сама. И это «ей плохо, она сделала шаг сама» решило для него все.
Дан вспомнил день рождения Сереги недельной давности и Никитоса, который тогда сильно опоздал и прибыл уже в десять вечера.
– А где же наша гуру футбола? – спросил язвительно, и Дан почувствовал на себе его недобрый взгляд.
Никитос не простил обиды, а Дан никого не посвящал в свою личную жизнь, поэтому ответил односложно:
– Работает.
– Ну-ну.
– Гуру футбола, – протянула стоявшая рядом Кира. – Это он или она?
– Тебе интересен футбол? – ответил вопросом на вопрос Дан.
– Не очень.
– Тогда к чему спросила?
Видно, его голос прозвучал настолько резко, что Кира отвернулась и отошла.
В понедельник она не явилась на семинар, и Дан решил, что так даже лучше. Он был жесток, но он был честен.
Такси наконец подъехало. Дан, поправив удобнее лямку рюкзака, вышел на улицу. Под низким и уже темным облачным небом его приветствовали слова «Город-герой Ленинград».
6
Таксист попался болтливый, по дороге он рассказывал про то, что ожидаются заморозки и вся эта сырость скоро станет льдом, тогда на дорогах начнется веселуха. Дан слушал, смотрел в окно, думал о том, что еще чуть-чуть, и он увидит Женю.
Гостиница оказалась вполне себе приличной. Небольшой, но уютной. Еще бы узнать, где обитает Эжени, но сотрудники такую справку вряд ли дадут заезжему гастролеру. Подождав, пока его оформят, Дан попросил лист бумаги и, быстро написав послание, протянул сложенную записку девушке за стойкой.
– У вас здесь остановилась Евгения Суббота, передайте ей, пожалуйста.
– Да, конечно, – девушка взяла записку, положила ее в конверт, потом защелкала клавишами на клавиатуре и, получив нужную информацию, положила конверт в ячейку номер триста восемь.
– Ваш номер четыреста семь, – тут же обратилась к Дану другая девушка и вернула ему паспорт. – Ваш ключ. – На стойку лег пластиковый четырехугольник. – Завтраки с семи до десяти на первом этаже. Лифт прямо по коридору и направо. Приятного вечера.
– Спасибо, – поблагодарил Дан.
Лифта он дожидаться не стал, поднялся по лестнице. И остановился перед номером триста восемь. На секунду замер. За дверью было тихо.
Дан постучал. Послышался звук легких шагов. И Женя открыла дверь.
Первые неосознанные эмоции – они всегда самые верные. Уже потом подключается рассудок и стирает неконтролируемое, выдавая нужные мимику, жесты, слова, а первые секунды – они всегда самые главные. По ним многое можно понять.
Женя стояла замерев. Глаза ее расширились от удивления, и слов не находилось. Такой потрясенной Дан не видел ее никогда. Один – ноль, красотка.
– Можно войти? – спросил как ни в чем не бывало.
И она отступила на шаг, пропуская.
Дар речи все же вернулся.
– Ты как здесь оказался?
– Есть такой поезд «Москва – Питер», знаешь?
И она, начиная приходить в себя, улыбнулась. Улыбнулась абсолютно искренне и широко. Это все, что Дану надо было знать, – ему рады.
Сняв с плеча рюкзак и устроив его на вешалке вместе со снятой в фойе курткой, он сказал:
– Привет, ведьмочка.
– Привет, ковбой.
Все остальные слова были лишними. Губы нашли друг друга сами. Руки тоже. В этом поцелуе было все, в чем нельзя признаться словами.
Соскучилась?
Очень.
Я тоже скучал.
Тогда где тебя так долго носило?
Ты же сказала не звонить.
И ты поверил?
Дан подхватил ее за талию, приподнял, и ноги Эжени обняли его. Продолжая целоваться, крепко держа, Дан понес ее в комнату. И лишь перед тем, как положить на кровать, спросил:
– Признавайся, ты здесь питалась одними шоколадками? Тяжелая стала…
– Ах ты…
– Сволочь, – закончили они фразу хором, и когда рухнули на кровать, Женя уткнулась ему в плечо.
Замерли оба. Эти секунды до… когда можно еще передумать и все повернуть вспять. Дан ощущал ее горячее дыхание на своей коже, ожидал решения, а потом почувствовал, как рука Жени, забравшись под его джемпер и футболку, медленно двинулась вверх. Так она сказала «да», отнимая возможность сделать вдох и выдох у обоих. Настолько это было интимно. А еще через секунду они уже жадно целовались, и Дан перевернулся, стаскивая с себя одежду, помогая освободиться от одежды Жене.
Соскучился?
Очень.
Я тоже скучала.
Тогда почему так долго не давала о себе знать?
А сам не мог догадаться?
В этот раз не было ни поединка, ни желания что-то друг другу доказать. Только одна большая неприкрытая одна на двоих радость от встречи.
И нетерпение, и желание почувствовать друг друга до конца, переплестись, соединиться, нестись вместе дальше, дальше, дальше… слыша двойное прерывистое дыхание.
И снова целоваться, целоваться, целоваться… до головокружения.
Соскучился?
Очень.
Соскучилась?
А что, не заметно?
Какая же она необыкновенная. И как же ему ее не хватало все это время порознь.
Женя лежала рядом под боком, касаясь губами его плеча, и никак не могла поверить, что Дан здесь, что он приехал к ней и они только что занимались любовью.
Это какое-то чудо. И отнимать губы от плеча не хотелось. Хотелось лежать так долго-долго.
– Что ты здесь делаешь? – услышала Женя негромкий вопрос.
– Вывожу двух девочек на соревнования в качестве тренера.
– Ого.
– Да-да, – впервые за эти дни ей было не просто легко ответить на вопрос о турнире, но даже и подразнить. – Не ты один имеешь учеников.
– Трудно? – Дан приподнялся на локте и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Очень, – призналась Женя. Дурашливость как рукой сняло. – Этот лед… питерский… он для меня непростой.
– Ты справишься, – Дан поцеловал ее в нос.
– Я справлюсь.
А потом они лежали в обнимку, слушали питерский дождь за окном, и Женька думала, что точно справится. Дан приехал и избавил ее от одинокого вечера с изводящими мыслями. С ним сразу стало спокойнее. Теперь все точно будет
