Старик вроде бы ничего не понял и отпустил рукав, замерев в замешательстве. Ободряюще ему улыбнувшись, я указал на сидящего за «нашим» столом погруженного в записи Федоровича и сказал, что возможно он сможет помочь с подбором и заменой хотя бы одной линзы для очков. Забывший про охоту строгий старик поблагодарил с той самой холодной вежливостью потомственного интеллигента и торопливо пошаркал к указанному столику.

А я, вернувшись в комнату, торопливо и жадно перекусил в полном одиночестве, после чего уселся за небольшой столик и занялся вторым важным занятием — просмотром и перечитыванием всех имеющихся у меня чужих и своих когда-то сделанных записей. Где надо я дополнял записи новой проверенной информацией, ставил огрызком карандаша жирные вопросительные или восклицательные знаки. Освежив знания, все записи я оставил на столике, придавив их куском медвежьей челюсти с парой клыков. Такое видное место для этой части записей я выбрал намеренно — если мы не вернемся, они будут увидены первым вошедшим и возможно содержащиеся в них знания сослужат добрую службу здешним старикам. Верхний лист этих заметок был, пожалуй, самым важным — я собрал на нем все то, что я знал о здешней медвежьей охоте, когда малой группой идешь на зверя с рогатинами. Отныне в каждое свое возвращение я буду пополнять эти заметки новой информацией.

Закончив, я вытянулся на койке и провалился в спокойный глубокий сон.

Свежих сил и бодрости мне понадобится немало.

А возможно и быстрота рефлексов, если подтвердятся данные, полученные от затухающего голоса легендарной Пальмиры…

**

Погода разыгралась.

Все началось с резко усилившегося ветра, затем повалил снег и наконец ударил град. Величина бьющих в верхнюю часть кокпита градин, достигала грецкого ореха. Снег при этом никуда не делся, а ветер стал еще сильнее. Когда видимость стала нулевой, я вынужденно остановил машину под прикрытием ближайшего холма. Двигаться дальше было попросту невозможно. Я остался в кресле водителя и каждые пятнадцать минут приводил вездеход в движение, продвигаясь на пару метров вперед, затем назад, делая с десяток таких вот «дерганий». Слишком много льда и снега падает с черных небес. И совсем не хочется оказаться внутри ледяной ловушки. По сторонам от машины начало образовываться пока невысокое, но быстро растущее вверх снежное ущелье.

Как всегда дежурный Филимон принес в кокпит горячего чая — один стакан мне, другой сидящему рядом Сергею Блату, а третий устроившейся на брошенном на пол Милене. Сергей с неумелой и даже чуток агрессивной галантностью предложил девушке занять второе кресло, но она категорически отказалась от любых поблажек, заявив, что каждый из нас должен относиться к ней как к равноправному члену команды и что она наравне со всеми будет выполнять свою часть обязанностей по вездеходу — включая уборку, готовку и прочее. Отчего-то робеющему Филимону пришлось пояснить ей, что рутинных дел в машине не так уж и много, а те, что есть выполняются им самолично и с большим удовольствием.

Высказавшая свою позицию Милена философски пожала плечами, оценила положение предложенной ей койки и занялась обустройством странноватого гнезда в передней части просторной машины. В этом гнезде она сейчас и пребывала, отстегнув протезы, полулежа на плотно свернутой медвежьей шкуре, оставшись в старой синей рубашке и серых коротких шортах. Стакан чая она разместила на принесенном с собой советском бакелитовом подносе, успев рассказать историю об одном из нынешних жителей Замка, что лет так сорок пять назад был официантом в одном из летних кафе курортного города Сочи. И нес он на подносе в одну из стоящих среди зеленых насаждений беседок около десяти кружек пива и бутылочку водки. Почти донес, но тут в спину толкнули. Он споткнулся, почти упал, но профессиональные навыки помогли удержать равновесие, так что поднос даже не накренился и пиво не пролилось. Все десять кружек пива и водку он выпил в тот же день и по его словам это очень сильно помогло не спятить при виде висящего у стеночки мертвого бородатого старика…

Этот же поднос она использовала как твердую подложку под некое подобие крепко сшитой рабочей тетради с обложкой от книги «Старик и море», сейчас откинутой. На первом чистом листе Милена делала какие-то подробные записи очень мелким почерком. Я предположил, что она намерена вести что-то вроде дневника нашего путешествия, но вопросов задавать не стал, мельком отметив, что девушка скорей всего не взяла с собой той удивившей меня старой советской тетради, утыканной закладками. Ведение записей не мешало Милене вслушиваться в наши разговоры. Скорей всего поэтому она и выбрала себе место рядом с кабиной, резонно предположив, что большую часть пути я проведу за рычагами управления. Но если так, то она немного прогадала — разговоры у нас были самые обыденные.

Первый час вынужденного простоя мы обсуждали самое очевидное — погоду за кокпитом.

Там страшно и гибло — именно на этих словах мы все сошлись в оценке происходящего. И заодно дружно порадовались возможностям и защищенности спасающей нас машины. Не надо беспокоиться о топливе, не надо переживать за крепость корпуса и стекол, легко выдерживающих самые серьезные удары. Дернул за рычаг — и порядок. Следом мы обсудили еще более очевидную тему: ведь наверняка сегодня еще хотя бы один узник получил долгожданную свободу и его выбросило сюда вниз. Прямиком в ледяную пасть убийственной непогоды. Выживет или нет? Каковы шансы? Да почти никаких. Скорей всего его ждет смерть.

А выжил бы я сам?

Это не тема для беседы. Нет. Это тот вопрос, которым я мысленно задавался во время разговора, при этом я не прикидывал зависящие слишком от многих факторов шансы, а прорабатывал порядок своих действий от начала до конца. Обсуждая пургу и крепость вездехода, в это же время в своей голове я уже накидывал на себя все, что есть подходящего в воображаемом рюкзаке, набрасывал это на голову и плечи, чтобы защититься от града, после чего искал ближайший сугроб, чтобы начать с остервенением вкапываться в его покрытый твердой коркой наста бок. Выкопать крохотную каморку, забраться внутрь и одним этим уже существенно повысив свои те самые зависящие от множества факторов шансы. Закрыть проделанную дыру, оставив щель для свежего воздуха, заставить себя съесть чего-нибудь жирного из своих наверняка имеющихся запасов и перейти в режим терпеливого ожидания. Рано или поздно убийственная пурга закончится…

Завершив первый мысленный прогон, продолжая оставаться в беседе, я начинал разыгрывать следующую ситуацию — в которой, например, я находился на ледяном скользком поле,