– Маман умерла… – почти тихо произнесла Лилиан, сдерживая слезы.

Латгардис замерла и положила руку на сердце.

– Боже мой, разделяю с вами вашу утрату! – тут Латгардис еле сдержалась.

Ей нужно уйти, иначе она разревется, как маленькая девочка, пусть эта девочка и не забывала, как маман в последнее время плохо к ней относилась.

– Передайте Теодору мои глубокие соболезнования и доброго вам пути!

На прощанье она крепко обняла Лилиан и Жан-Марка.

– Мы будем вам очень благодарны, если вы сообщите о рождении малыша, – герцогская чета почтенно поклонилась Латгардис.

– Конечнo, Одиллия вам обязательно сообщит!

Латгардис ушла к себе, без сопровождения камеристки. Ей нужнo было отдохнуть как следует, впереди еще много серьезных бесед.

Латгардис прилегла на кровать и попросила стражу никого не впускать и не беспокоить ее.

Пришло время выплеснуть всю обиду, что таилась в душе. Она расплакалась навзрыд, не понимая почему. Какое ей дело до несчастий семьи ее бывшего супруга?

Доброе сердце, у нее доброе всепрощающее сердце.

Да и новости о Теодоре ее совсем не обрадовали.

«Любовница не родила ему наследника, а это значит, герцог обязательно явится сюда. Явно захочет воспитывать моего ребенка!» – коронованная приңцесса надеялась лишь на милость Святой Мадонны, что она тоже пошлет ей дочь.

Никак не мог успокоиться и Жан-Марк, весь путь герцогине Лилиан пришлось выслушивать, как возмущался ее супруг.

– Χватает того, что нас настигнула утрата любимой маман, Элен не желает нас больше знать, а тут ещё и Теодор бросил беременную Латгардис!

– Мы должны уговорить твоего брата попросить у Латгардис прощения, ребенку нужен отец, - поддерживала разговор герцогиня.

– Уговаривай, если хочешь! Я не стану вмешиваться в дела брата, он сам все это заслужил, - отпарировал Жан-Марк.

– Но, дорогой, неужели ты не понимаешь, что ребенок Латгардис – ваш единственный законный наследник? - возмущалась герцогиня.

Впрочем, все беды, что происходили в семье ее мужа, уже не удивляли.

– Я-то понимаю, но, видимо, Теодор – нет! И если ему это неважно, мне тоже нет до этого дела. Малыш родится, и мы будем приезжать навещать его, мне вполнe хватает, что Латгардис нам это разрешила, – сказал под конец герцог, когда они достигли отчего дома.

Теодор встретил их во дворе.

Вид у герцога был неважным. Волосы в беспорядке, а лицо заплыло и словно заплакано. Герцог едва узнал родных ему людей.

Братья крепко обнялись.

– Теодор,ты должен взять себя в руки! – похлопал по спине Жан-Марк младшего брата.

– Как? Маман умерла, Рею выдали замуж, и ещё эта… – герцог проводил брата и его жену в капеллу, где они могли попрощаться с матерью.

Сам он не стал больше заходить, он и так провел в капелле три ночи, прося прощения у мертвого тела матери. Потому что при ее жизни у него никогда не было на это времени. Он присел на ступеньки капеллы и попросил принести ему вина.

К нему тихо подошла Лилиан.

– Всегда eсть надежда на лучшее. Маленькая, но есть.

Теодор едва не рассмеялся, отпивая с кувшина.

– Веришь в единорогов, как когда-то моя мать?

Лилиан спустилась по ступенькам и встала на против.

– Я верю в то, что видела своими глазами. Латгардис носит твоего ребенка. Ты должен попросить у нее прощения…

Теодор успел едва вскочить и забежать за угол, как его вырвало.

– Что ты такое болтаешь?! – рявкнул он, вернувшись к Лилиан.

– Мы были в Каркассо, она там, носит корону и ребенка. Она скоро родит, – у Лилиан было желание залепить герцогу пощечину, чтобы он очнулся и вернулся в настоящее из своих мечтаний. Но герцогиня сдержалась, только, гордо вскинув голову, ушла в замок.

Теодор зачесал назад волосы, собрал их в хвостик и завязал җгутом. Он вошел в капеллу и посмотрел на страдающего брата с надеждой:

– Теперь рассказывай, что там, в Каркассо?

– Лилиан уже все рассказала, – Жан-Марк перекрестился и положил руку на плечо младшего брата. – Это правда, Латгардис теперь принцесса и она носит твоего ребенка.

– Значит, все же она поняла, где ее место!

– Да, в отличие от тебя…

ГЛАВА XXII

Поздняя осень ворвалась в Каркассо, укрывая крыши цитадели хлопьями снега. Сильно похолодало, и двор заметно опустел, на благо Латгардис и ее новорождённому Аснару. Латгардис уже три недели не выходила из королевских покоев, заботясь о сыночке.

Все дела со знатью она передала Эмерику и Назарию.

Священник посещал счастливую мамочку по вечерам и пытался уговoрить ее сообщить Теодору о рождении сына.

– Скоро надобно будет покрестить малыша,и его отец должен присутствовать при этом.

– Я думаю, что Теодор уже знает о рождении сына. Наверняка Жан-Марк рассказал ему об этом ещё на похоронах их матери. Если бы его светлость захотел, то он явился бы еще перед родами, – ответила Латгардис, не глядя на священника и плавно качая колыбель.

– Боюсь, он думает, что ты ему этого не позволишь! – ответил священник, возясь с кочергой в очаге.

– Я не допущу только одного: чтобы он от имени его короля правил в Каркассо, - Латгардис поправила одеяло ребенку и тихо присела рядом в кресло. – А к сыну - пусть приезжает!

– Ах, Латгардис! Уже все успокоилось, кроме тебя. Поверь, никому не нужна война. Король франков недавно умер,и сейчас его сыновья рвут на части соединённое их отцoм королевство,им не до Каркассо, - священник положил поставил кочергу и подошел к колыбели. - Какой все же сладкий, ну просто ангелочек!

– Я слышала…

– Хочу тебя предупредить. Если ты не разрешишь Теодору видеться с сыном, он добьется это другим путем и, возможно,тебе на беду, - Назарий перекрестил колыбель.

– Ты думаешь, ему нужен мой сын? У него есть дочь, от любовницы, – Латгардис все ещё не могла простить Теодору это предательство.

– Ребенок – бастард, который живет в монастыре. Ты знаешь, каково это. И она не станет наследницей земель отца. Только