– А что это тут сверху?

– Мост.

– Вижу, что мост. А какой?

Мне больше не хотелось рассказывать о своем прошлом, но она не отставала.

– Бэйоннский мост. Довольна?

– Не знаю. Я должна быть довольна?

– Ты даже не знаешь, где это.

– В Бэйонне, я полагаю.

– Угадала.

– Ты оттуда?

– Угу. Как тебе перспектива бедствовать с парнем из Бэйонна?

– Это ты к чему? – Аликс приподнялась на локте и посмотрела на меня, прищурившись. – Хочешь поссориться?

– Нет. Прости. Мне просто не хочется об этом говорить, вот и все.

– А мне хочется побольше о тебе узнать. Разве это плохо?

– Нет, – я поцеловал ее. – Когда-нибудь я расскажу тебе всю историю моей бесполезно потраченной юности. Практически Диккенс. – Было в ней что-то, побуждавшее меня к откровенности, перед ней хотелось снять защиту с самых уязвимых мест.

– А это у тебя откуда? – Она провела пальцем по шраму, рассекавшему мою бровь пополам.

– Подрался, – ответил я неохотно. – Или, скорее, побили. Вы закончили осмотр, доктор?

– Пока да.

Я поднялся с кровати.

– Ты ведь не уходишь, надеюсь? – спросила Аликс.

– Нет, я на минутку, в ванную, – я наклонился для короткого поцелуя, но застыл, любуясь на ее серо-голубые глаза, на щеки, покрытые легким, едва заметным пушком, потом взял ее за лицо руками. – Я никуда не ухожу. В конце концов, я заплатил за номер, а гостиница не дешевая! Ой, извини, что-то я не то сказал.

– Да, пожалуй.

– В общем, я останусь здесь, – заключил я. – Хотя почему мы не пошли к тебе?

– Ты же сам снял этот номер. Не предлагал пойти ко мне, хотя я бы отказалась. Там такой беспорядок. Раскрытые чемоданы, повсюду одежда раскидана. Мы бы кровать не смогли найти.

– Думаю, я бы нашел.

– Кстати, я могла бы задать тебе такой же вопрос.

– То есть почему мы не пошли ко мне? – Вспомнив свой крохотный номер, потертое ситцевое покрывало на постели, душ без занавески и прочие удобства моего беззвездочного отеля, я понял, что ни за что не повел бы туда такую женщину, как Аликс. – У меня еще хуже беспорядок. Как в комнате у мальчика-подростка.

– Боже, только не это, – поморщилась она.

Медленно проведя рукой по ее щеке, я направился в ванную, сказав напоследок:

– Не шевелись. Я сейчас вернусь.

– Подожди, – воскликнула она вдруг. – Стой. Что это у тебя на спине? Дай посмотреть!

Вот досада, я совсем забыл – впрочем, и старался забыть – об этой своей шалости, которая теперь, по прошествии многих лет, казалась пророческой. Я попытался повернуться, но Александра остановила меня, а ее пальцы уже скользили по татуировке в виде Моны Лизы, занимавшей большую часть моей спины.

– Когда ты это сделал? И зачем?

– В восемнадцать лет, я тогда пил не просыхая. – Последнее было правдой, а первое – нет. Татуировку эту я набил в двадцать пять, и все мои мысли тогда занимали Винченцо Перуджа и эта картина. Но я не был готов рассказывать об этой своей одержимости.

– Хорошая татуировка, – одобрила Александра.

– Правда? Я редко ее вижу. Видимо, повезло с татуировщиком. Налюбовалась? Мне бы отлить… – Я сходил в туалет и, вернувшись в постель, предложил остаться в ней на несколько дней.

Александра напомнила, что это недешево обойдется. Я сказал, что оно того стоит, но потом вспомнил, что у меня назначена встреча с сотрудником Лувра.

– А, стоп… Мне же надо повидать… знакомого в Париже, но это еще послезавтра.

– Ты уезжаешь?

– Я никуда не исчезну, – «в отличие от тебя», хотелось мне добавить, – вернусь через пару дней.

Она спросила, что у меня за знакомый в Париже, и я на ходу сочинил ответ.

– Знакомый художник, француз, я с ним познакомился, когда учился в художке.

Потом я обнял ее, и мне захотелось остаться в таком положении навсегда. Если бы не назначенная встреча в Лувре, я бы так и сделал, наверное.

47

Александра слушала, как дыхание Люка постепенно становилось глубоким и ровным. Простыня укрывала его до пояса, и, следя за его мерно вздымавшейся грудью, Александра невольно залюбовалась. Она перевела взгляд на его лицо: острые скулы, оттененные щетиной, чуть утолщенный нос и полные губы. Она не могла оторвать глаз. Когда ее в последний раз так влекло к мужчине? Как можно осторожней Александра положила руку ему на грудь; ей захотелось почувствовать тепло его тела и биение сердца. Люк пошевелился, в уголках его губ заиграла улыбка. Потом он перевернулся на бок, и она убрала руку. Она вообще не собиралась дотрагиваться до него, но не удержалась. Она чувствовала растерянность и смущение. Все произошло не так, как должно было.

Что она делает, зачем оказалась в постели с этим едва знакомым мужчиной? Себя не обманешь: можно не притворяться, что такое с ней в первый раз, но Александра не лгала, когда сказала, что обычно так себя не ведет. Она не спала с кем попало. Хотя это была лишь половина правды.

Александра подождала несколько минут, пока дыхание Люка снова не выровнялось, и выскользнула из постели. Ей вдруг отчаянно захотелось убежать – из этого номера и вообще из Флоренции. Но бежать было поздно.

Ступая босиком по ковру, она подобрала с пола свою одежду и сложила ее на стул. Затем собрала одежду Люка, попутно обшарив его джинсы и рубашку. В карманах его кожаной куртки она нашла темные очки и старомодную банку табака. Это ее удивило – она никогда не видела, чтобы Люк курил. В бумажнике у него лежали водительские права, кредитная карточка, карточка метро, двадцать семь американских долларов и тридцать два евро. Александра закрыла бумажник и сунула его обратно в куртку. Все это время она смотрела, не проснулся ли Люк.

Потом она обратила внимание на его черные ботинки: один стоял у входной двери, второй валялся вверх тормашками в сторонке. Александра подобрала их и аккуратно поставила у кровати, и в этот момент заметила стоящий под койкой рюкзачок Люка. Она быстро достала его, еще раз убедилась, что Люк не проснулся, сунула рюкзак под мышку и на цыпочках прошла в ванную, прикрыв за собой дверь. В рюкзаке оказались ноутбук и блокнот. Между ними лежал помятый и слегка пожелтевший листок бумаги. Александра вытащила его и развернула.

Проникавшего в окошко бледного света едва хватало, чтобы разобрать рукописный текст, ее итальянский хромал, но и его оказалось достаточно. Все это время ее сердце колотилось так, словно готово было выскочить из груди.

48