Чувства стали такими острыми, я ощущала себя оголенным проводом, которому требовалась подзарядка. А губы Вити сейчас отчего-то казались той самой подзарядкой, что манила меня на протяжении последних трех лет.

Однако вместо поцелуя, о котором я стыдливо мечтала, Шестаков одарил меня щелчком по носу и отстранился.

– Кофе хочешь? – спросил совершенно неожиданно он. Я смущенно отвела взгляд в сторону, пытаясь успокоить сердце, что готово было совершить кульбит.

– Ну… было бы неплохо.

– Тогда пойдем, там вон будка есть или хочешь в кафе?

– Нет, давай в будке. Не хочу в кафе.

– Ваше желание, – сказал Витя в шутливой манере, а затем даже поклонился, изображая жестом джинна. Я тихо прыснула, с ним никогда не было скучно. – И я повинуюсь.

– У тебя нет волшебной лампы.

– В двадцать первом веке не нужны лампы, это старомодные джинны.

– Ого, – я театрально покачала головой. Мы снова начали двигаться по тропинке, в сторону той самой кофейной будки. – И что же есть у современного джинна? Волшебная палочка?

– Романова, – он легонько толкнул меня плечом, прямо как в детстве. – Да я смотрю, ты время зря не теряла. В волшебных палочках начала разбираться?

– Что? – я даже споткнулась, ощущая как мочки ушей покраснели. Кажется, фраза прозвучала слишком двусмысленно.

– Знаешь, что отличает тебя от всех девушек в мире? – Витя вытащил руку и потянулся ко мне, а затем внезапно переплел наши пальцы. Теперь мы шли, держась за руки, позволяя колючему ветру щекотать кожу. Как самая настоящая влюбленная парочка, как на самом настоящем первом свидании.

Я вновь мыслями вернулась в школьную юность, в те дни, когда мы вот также гуляли, болтали ни о чем и дарили друг другу тепло. И вроде прошло почти три долгих года с нашего последнего свидания, а вроде и не было этих лет, от которых в душе разливалась тоска.

– И чем же?

– Ты так забавно смущаешься, что в детстве, что сейчас, – он взглянул на меня с улыбкой, и я улыбнулась ему в ответ. На его ресницы падали мелкие снежинки, они быстро таяли, от того черные, подобно смоле, реснички казались гуще и темней.

– Так что насчет джинна? – напомнила я. Рука немного подмерзла, и я попыталась спрятать пальцы внутри ладони Шестакова. Поняв в чем дело, он засунул наши скрепленные руки к себе в карман, позволяя обоим согреться.

– Все просто. Моя волшебная лампа живет вот здесь, – Витя указал на свое сердце. – Так что я самый современный джинн.

– Ты самый говорливый и самоуверенный джинн, – тихо прыснула я. Не удивительно, что Шестаков пользовался популярностью среди людей, с его-то подходом, наверняка особых проблем с расположением новых лиц не было.

– И самый скромный, – теперь и Витя засмеялся. Его яркий, заливистый смех был настолько заразительным, что я и сама не заметила, как подхватила волну настроения. Мне однозначно было хорошо в компании Шестакова: слушать его забавные шутки, смех, смотреть на его очаровательную улыбку, ощущать тепло от мужского прикосновения, разве не в этом счастье? Я вдруг поняла, мы шли в правильном направлении, и все у нас будет хорошо.

У будки мы выбрали себе кофе: Витя взял американо с гранатовым сиропом, а я капучино. Картонные стаканчики согревали ладони в морозный вечер, а горячие напитки не позволяли телу замерзнуть. Мы шли вдоль аллеи, смеялись, вспоминали детство, иногда школу, а иногда просто делились воспоминаниями, накопившимися за эти долгих три года. Оказалось, у Шестакова появился лучший друг, которым он очень гордился. А уж об их подвигах рассказывал с нескрываемой радостью, словно парни совершили великое открытие человечества.

После стольких разочарований в друзьях я была рада, что у Вити появился такой человек, к которому он мог прийти в любую минуту и просто посидеть рядом, выпить чай или кофе и помолчать.

Когда на улице окончательно похолодало, и ноги у нас обоих начали подмерзать, решено было отправиться по домам. Хотя, на самом деле, я была согласна даже заболеть, лишь бы продлить волшебный миг нашей близости. Однако вслух о подобном говорить было слишком, поэтому я просто сжала крепче ладонь Вити, позволяя себе насладиться его теплом.

И только возле дома, когда пришла пора прощаться, я почему-то вспомнила о маме, вернее, о том, что теперь она живет в квартире Шестаковых. Мне стало интересно, знает ли Витя об этом, и как он воспринял помощь отца.

– Ты выглядишь грустной, не хочешь со мной прощаться? – оживленно спросил Шестаков, повернувшись ко мне полубоком. В салоне был полумрак, из света только огоньки на приборной панели, где располагался сенсорный экран. Я скрестила руки на коленях, не зная, стоит ли спрашивать о своей матери, с другой стороны, я прекрасно понимала, что секреты и недомолвки ни к чему хорошему не приводят. Не нужно бояться быть откровенными друг с другом, бояться задавать вопросы и получать на них ответы.

– Слушай, а ты… – в горле пересохло, мне пришлось откашляться.

– Хочешь воды? В бардачке…

– Спасибо, – я кивнула и потянулась к бардачку, достать оттуда бутылку. Сделала глоток воды, затем еще один и, наконец, осмелилась посмотреть в глаза Шестакову. Собственно, разве стоит переживать из-за решений, которые не относятся к нам? Это право родителей, их жизнь. Мы можем либо соглашаться с их мнением, либо опровергать, однако навязывать и пытаться изменить что-то – нет.

– Ты из-за чего-то переживаешь?

– Ты знал, что моя мама…– он оборвал меня на полуслове.

– Знал, она молодец, давно пора было. Знаешь, – Витя отвернулся, его руки легли на руль. Он сжал его, откинув голову на спинку сиденья. – Я горжусь твоей мамой. Я думал об этом… – голос Шестакова звучал настолько тихо, что некоторые слова я с трудом разбирала. Казалось, он тоже переживал, ему было трудно передать словами свои истинные чувства. Я мысленно усмехнулась, ведь мы всегда были чем-то похожи, только никогда почему-то не замечали этого.

Научиться слышать друг друга, видеть во взгляде человека напротив переживания, радость, любовь, зажигать в сердце близкого фитиль надежды – все это непросто. А порой, даже невозможно.

Мы разные.

Он всегда в центре внимания. Я его серая тень.

Когда