Шрифт:
Закладка:
Без дофамина нет быстрого сна
Психоз (в области психофармакологии) вновь приблизился к сновидениям благодаря исследованиям электрофизиологического воздействия дофамина на грызунов. Я работал совместно с американским психиатром Кафуи Дзирасой и португальским нейробиологом Руи Коштой в американском Дюкском университете, в лаборатории бразильского нейробиолога Мигеля Николелиса.
Нас вдохновила история о наблюдениях при помощи полисомнографа, проведенных австрийским психиатром из Университета Тафтса Эрнестом Хартманном. В 1967 году он описал не получавшего медикаментозного лечения пациента с шизофренией. Его психотическому приступу предшествовал фрагментарный сон со множеством коротких эпизодов быстрого сна. Приведенные данные, по мнению исследователя, свидетельствуют о связи психоза с вторжением быстрого сна в состояние бодрствования.
Обнаруженное Хартманном, несомненно, было увлекательно, но в последующие десятилетия в других исследованиях не повторилось. Может, ученый ошибся, возможно, это был частный случай, а для достаточно большой выборки больных это не характерно. Но наиболее вероятная причина такого расхождения — принятие в 1970-х годах более строгих этических правил. Проводить исследования пациентов, не принимающих медикаментозную терапию, запретили.
Как бы то ни было, интерес к предмету в научных кругах угас. Но в один прекрасный осенний день мы загорелись возможностью проверить гипотезу Хартманна на мышах. Биологи Марк Карон и Рауль Гайнетдинов вырастили ряд линий трансгенных мышей, проводя опыты в здании по соседству с отделением нейробиологии Медицинского центра Дюкского университета. Среди грызунов была и линия с искусственно повышенным уровнем дофамина в синапсах.
Мыши этого вида, демонстрирующие неустойчивое поведение, считаются моделью психоза у животных. С помощью разных поведенческих, электрофизиологических и фармакологических экспериментов мы обнаружили, что нейронные колебания в состоянии бодрствования были у этих животных до странного похожи на те, что наблюдаются во время быстрого сна.
Но когда мы вводили препарат-антагонист, ингибирующий дофаминовые рецепторы D2 (подобно первым нейролептикам 1950-х годов), аномальное вторжение быстрого сна в бодрствующее состояние уменьшалось. Когда животные получали фермент, способный полностью прервать выработку дофамина, быстрый сон исчезал совсем. Потом нам удалось восстановить быстрый сон у этих животных с помощью агониста дофамина D2.
В целом эти эксперименты дали первые прямые доказательства того, что дофамин абсолютно необходим для быстрого сна, и подтвердили, что при психозе бодрствование смешивается с быстрым сном. От такой находки глаза Крепелина, Блейлера и Фрейда загорелись бы над их знаменитыми усами!
Возможно, при психических расстройствах трудно отделить фантазии от реальности именно потому, что они являются результатом вторжения сна в бодрствование. Если бред и галлюцинации включают в себя любую комбинацию чувственного восприятия — зрительного, осязательного и даже обонятельного и вкусового, то нарушение границы проявляется главным образом и в решающей степени в области речи.
Подавляющее большинство психотических симптомов — слуховые: как правило, они существуют в форме саркастических, унизительных, обвинительных или повелительных голосовых сообщений. Иногда они вообще никогда не прекращаются — постоянно убедительно звучат «внутри головы» и кажутся совершенно реальными. Моменты расслабления способствуют их выражению, примером чего является традиционная песня из капоэйры Ангола, которая повторяется, как мантра: «Я сплю, я сплю, обо мне говорят дурно…»
В этой ситуации смущает и пугает острое ощущение, что это чужие голоса. Внутренний диалог — это вообще-то нормальная жизненная ситуация, он происходит в форме рефлексивного монолога или вызова в памяти расхожих клише и выражений, соответствующих моменту. Французский психоаналитик Жак Лакан, соглашаясь с Фрейдом, заметил, что основой для внутреннего диалога являются голоса родителей, первые и самые важные слуховые выражения в социальном мире. Они кодифицированы настолько прочно, что возвращаются и отражаются в психике человека на протяжении всей жизни. Они составляют основу социальной нормы, которая выражается в виде супер-эго.
В очень конкретном смысле мы вербально сформированы своими прямыми предками. Их представления говорят внутри нас и даже за нас — они остаются в нас и после исчезновения из этого мира их носителей. Как и в пьесе ирландского драматурга Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо»[102], мертвым хочется поговорить.
Эстрагон. Все мертвые голоса.
Владимир. Как будто шум крыльев.
Эстрагон. Листьев.
Владимир. Песка.
Эстрагон. Листьев.
(Тишина.)
Владимир. Они говорят все вместе.
Эстрагон. Каждый о своем.
(Тишина.)
Владимир. Скорее шепчут.
Эстрагон. Бормочут.
Владимир. Шелестят.
Эстрагон. Бормочут.
(Тишина.)
Владимир. О чем они говорят?
Эстрагон. О своей жизни.
Владимир. Им мало просто жить.
Эстрагон. Им нужно говорить.
Владимир. Им мало быть мертвыми.
Эстрагон. Этого мало.
Этот разговор перекликается со смелой гипотезой Джейнса[103] относительно снов об умерших предках. Психолог утверждал, что сегодняшние психотики представляют собой социально неприспособленное олицетворение древнего менталитета, воспоминание о времени, когда слышать «голоса» было обычным делом. Психотики — это живые окаменелости человеческого сознания, которое зародилось в период палеолита, расцвело в неолите, расширилось в бронзовом веке и рухнуло в железном — около 3 тысяч лет назад.
Формулируя свою теорию, Джейнс опирался на археологические находки, но нашел косвенную поддержку в идеях Юнга и Фрейда: психические заболевания могут напоминать функционирование психики детей, современных охотников-собирателей или наших предков.
По Фрейду, «примитивные люди и невротики… придают высокую оценку — в наших глазах, переоценку — психическим актам. Такое отношение вполне можно связать с нарциссизмом и рассматривать как его неотъемлемую часть». В этой концепции религии иллюзии подчиняются инстинктивным желаниям и стремятся взять под контроль реальность: «Религию можно сравнить с детским неврозом».
Мелани Кляйн, австрийский первопроходец в психоаналитическом исследовании детей, предложила родственную концепцию. Для Кляйн извращения и фантазии первых 10 лет жизни находят временное соответствие в психозе. Она предположила, что душевный мир детей конструируется из интериоризации объектов: людей, их отдельных частей (груди), животных и вещей. В ходе нормального развития дети часто видят тревожные сны: родители в них перестают быть надежными защитниками и превращаются в незнакомых, непредсказуемых, угрожающих взрослых.
Раскатистые голоса этих искаженных сновидениями отцов и матерей перекликаются с психотическим голосом матери Нормана Бейтса в фильме Альфреда Хичкока «Психо»[104] — злобная и циничная речь, часто слышимая в детстве, всплывает из глубин памяти в моменты жалости к себе и тревожного покоя: фантазии или сны, представляющие собой худший кошмар любого юного
