– Chocolate sablés[51], – сказала она. – Я приготовила его сегодня утром.

Я засунула руку в металлический контейнер и выудила печенье. Могу поклясться, что, откусив его, я услышала арии, которые щебетали наши радужнокрылые воробьи. Я запечатлела этот вкус в памяти, чтобы воссоздать в Элизиуме. Возможно, мой рацион будет состоять только из шоколадного песочного печенья и макарунов.

Должно быть, я застонала, потому что Мюриэль улыбнулась, разливая чай.

– Не могу подобрать слов, чтобы описать, насколько оно невероятно. – Твердое, но рассыпчатое лакомство таяло у меня на языке.

– Это рецепт моей бабушки. Если хочешь, я научу тебя их готовить.

– С радостью, – ответила я, прежде чем вспомнить, что завтра меня уже здесь не будет. Я обхватила пальцами теплый фарфор. – То есть как получится. Не уверена, что мне позволено вернуться в этот дом.

Мюриэль подняла чашку и подула на поднимающийся пар. Если ей и было любопытно, почему мне закрыт вход в «Суд Демонов», она не спросила.

– Итак… – протянула я, – Микаэла?

– Ах, Микаэла. Она была… – на ее щеке появилась ямочка, как будто Мюриэль прикусила щеку изнутри, – сложной женщиной. В один день она была вне себя от счастья, а на следующий пряталась в своей спальне. Дядя Джареда считал, что у нее биполярное расстройство, но я полагаю, что ее перепады настроения коренились в чем-то более глубоком… в чем-то из ее детства. Она редко говорила об этом, но сразу после смерти отца Джареда она билась в лихорадке несколько дней. Когда я протирала ей лоб и давала лекарства, она стонала и спрашивала: разве им было недостаточно отнять у нее крылья? Почему они забрали и мужчину, которого она любила?

Сначала она бормотала что-то про место под названием Элизиум, а затем про Абаддон, – Мюриэль отпила чай. – Это одно из названий Ада, – объяснила женщина, к счастью, ошибочно приняв мой шок за замешательство. – Именно в тот момент я поняла, что она, скорее всего, получила строгое религиозное воспитание. Быть может, в монастыре? Я пыталась разузнать поподробнее, но она балансировала на краю сознания, а после выздоровления так и не стала прежней.

Джареду тогда было четыре. Несмотря на то, что мы с дядей пытались оградить его, он стал тихим ребенком, держался особняком. Временами я находила его свернувшимся калачиком около своей матери, а иногда сидящим на полу своего шкафа и обнимающим колени руками, – она сделала еще глоток, затем поставила чашку на стол. – Месье Исаак – его дядя, – добавила Мюриэль на случай, если я не знала его имя. – Он сказал мне переехать к Джареду, так как Микаэла стала совершенно неспособна заботиться о своем сыне. Они жили в правом крыле этого дома, – она подняла глаза к потолку, вероятно, чтобы показать, где находится правое крыло.

– Это не то крыло, в котором Джаред сейчас живет?

– Нет. Он занял апартаменты месье Исаака.

Апартаменты? Так называют спальни в Париже?

– Каждую ночь мы с Джаредом засыпали в разных кроватях, но утром я просыпалась оттого, что его крошечное тело прижималось ко мне.

Сердце сжалось в груди, стоило представить маленького Джареда, цепляющегося за крохи тепла и постоянства.

– Месье Исаак однажды вошел в апартаменты и рассвирепел из-за того, что я осквернила честь его семьи. Он приказал мне вернуться в мою служебную комнату. Джаред рыдал весь день. Он плакал до тех пор, пока месье Исаак не пришел за мной и не приказал вернуться к Джареду, – улыбка растянулась на губах Мюриэль, как будто она все еще наслаждалась победой в той битве.

– Тогда его мать еще была жива?

– Да, но после смерти мужа она больше походила на призрака, чем на человека.

Попал ли ее муж в наш мир или он был Тройкой, как Джаред? А Исаак?

Я подлила себе чаю.

– Я слышала, что Джаред нашел ее в тот день, когда она… когда она умерла.

Напиток цвета охры так долго настаивался, что стал горьким, но я все равно выпила его.

Глаза Мюриэль заблестели, но я не могла понять, было ли это из-за печали или из-за гнева.

– Мы тогда только вернулись из парка, где у него появился друг – Тристан. Джаред редко проводил время с другими детьми, так что для него это было важно, – ее губы смягчились, прежде чем поджаться, пуская лучики крошечных морщинок вокруг них. – Он побежал по лестнице наверх, чтобы поделиться новостью со своей матерью. И я погналась за ним, потому что он не снял обувь, в которой было полно песка, – постучав кончиками пальцев по столешнице, она глубоко вздохнула. – Микаэла была… Она, – Мюриэль медленно вдохнула, – истекала кровью. Обильно. Я побежала вниз звать на помощь. Когда Амир, месье Исаак и я вернулись наверх, руки Джареда были… – она содрогнулась, – они были покрыты кровью, – Мюриэль прикрыла глаза, ее морщины стали глубже. – И дыхание Микаэлы остановилось.

Моя слюна стала вязкой, как штукатурка.

– Он сказал мне, что убил ее.

Глаза Мюриэль распахнулись.

– Ничего подобного!

Я вздрогнула.

– Прости, Лей. Прости. Я не хотела срываться на тебя, но мне невыносимо то, что он все еще считает себя виноватым. Он все еще уверен, что она истекла кровью из-за удаления ножа, – женщина фыркнула, теребя воротник своего халата. – Нож в теле не смог бы поддерживать сердцебиение.

Я и так чувствовала, что он не виноват в смерти своей матери, но только после подтверждения Мюриэль сковавшее меня напряжение ослабло.

– После этого Джаред сильно изменился. Не то чтобы мы ожидали, что его это не затронет. Как такое было возможно? Он никогда не отличался крепким сном, но его ночные кошмары стали настолько ужасными, что он просыпался каждую ночь. До сих пор просыпается. Месье Исаак говорил мне не беспокоиться. Это наш мальчик – и да, я говорю «наш», потому что Джаред к тому времени уже был нам как родной.

– Кажется, он всегда был вашим.

Ее плотно сжатые губы немного расслабились.

– Его воспитывали месье Исаак и я. Даже когда его родители были живы, они не очень-то были вовлечены. Когда он плакал по ночам, я укачивала его. А если это не помогало, то укладывала его в коляску и катала взад-вперед по булыжной мостовой, пока ухабы не помогали ему уснуть, – ее глаза заблестели от воспоминания. – Месье Исаак, он позаботился об образовании Джареда. Научил его читать, писать, считать, размышлять. Месье Исаак не был известен своим терпением, и все же для Джареда, – ее улыбка добавила немного яркости