– Так вот, когда вы нас устраивали… Сколько нас было?

– Ну молодежь пошла, – хмыкнул пожилой мужчина. – Что, недостача?

Вовке было не до шуток. А вот проводница захихикала, но припомнила тут же:

– Так трое вас было. Точно, трое. Ты, еще одна девочка и парень. Высокий такой, красивый. Принц натуральный.

Она снова захихикала, а мужчина с притворной обидой забормотал:

– Вот так всегда, Лидочка, вот так всегда. За тобой глаз да глаз.

– А глаз-то зачем? Я же так… Описательно, – захлопала ресницами проводница.

– Трое, значит… Ну, спасибо. Извините за беспокойство.

Вовка отступила в коридор. Ее разозлили оба: и проводница со своей красной помадой, и ее ухажер в летах. Как могут они тут ворковать и хихикать, когда в поезде творится невесть что? Впрочем, откуда им-то знать…

В ушах звенело.

Вовка возвращалась в раздумьях. Ей вдруг очень захотелось поверить, что Федя с ними и вправду не ехал. Слишком уж она устала ломать голову над странными загадками, а если все говорят, что их было трое, то почему она должна спорить?

Звон в ушах не унимался, опять заболела голова, но как-то вяло, по-нормальному, и в купе Вовка сразу забралась к себе наверх. Хотелось просто прикрыть глаза и проснуться уже в Краснокумске. Чтобы то, чего на самом деле не было, ей только приснилось.

– Ох, окаянный, – забормотали у левого уха.

– Окаянный, – подтвердили у правого.

– И ведь не умеет он материю, не умеет же… – шепнул фиолетовый голос.

– А и не важно теперь. Фонари-то погасли, – протянул желтый.

– Погасли.

– Слабенькая была, а теперь и того хуже.

– Знала бы…

– А время-то, время-то…

– Утекает времечко, утекает.

– До пустой-то луны всего ничего…

– Всего ничего до пустой луны.

– Как думаешь, сдюжит он теперь?

– Сдюжит. Еще как сдюжит.

– Да как же мы…

– Как же мы?

– Как же мы…

Голоса сплетались разноцветной тесьмой, вились, тянулись, а потом вдруг растаяли. Звон, который то нарастал, то ненадолго утихал, наконец-то окончательно замолк. Вовка приподняла голову над подушкой, потерла затекшую шею и проморгалась.

В купе горели лампы, а она спала, нисколько не замечая света. Илья, отвернувшись к стене, похрапывал на своей полке. Лёля внизу склонялась над журналом. Феди не было. Вовка сверилась с телефоном: часы показывали начало девятого. Неужели скоро прибудут?

Она слезла со своей полки и присела рядом с Лёлей. Та вздрогнула, вскинула голову, опять словно бы мелькнули черные глаза, но Вовка придвинулась поближе, и видение исчезло.

Нет никаких черных глаз. Просто тени. Так и с ума сойти недолго.

Тени?..

– Ой. – Лёля облизала губы. – Я, кажется, задремала.

Вовка рассматривала ее так пристально, что подруга неловко рассмеялась:

– Ты чего такая?

– Да ничего, – отозвалась Вовка. – Скоро приедем, похоже.

– Ой, – повторила Лёля, глядя на свой мобильник. – И правда. Круто. Ну и поезд ты, подруга, выбрала.

– Не было другого, – вздохнула Вовка, потирая виски.

– Ты чего?

– Да так. Ерунда. Слушай, а ты сказала, что Федя дома остался?

– Ну да. А зачем ему с нами ехать?

Вовка хмыкнула. Действительно: зачем?..

– А дома – это где? – спросила она.

Лёля нахмурилась.

– Ну, дома у себя. Маслищенко, шестьдесят шесть.

– Так значит, там все нормально?

– Нормально?..

– Дом на месте?

Тут Лёля уже не выдержала и захихикала.

– А куда ж он денется-то? Не на ножках.

– И ты у Феди в гостях бывала?

– Конечно.

– И дом находила?

– Конечно, находила, чего его искать?

Вовка перевела дух. А ведь несколькими часами ранее Лёля говорила совсем другое…

– И у Феди дома ничего не взрывалось? – спросила она.

– С чего бы?

Вовка замялась.

– Там же газ?

– Какой газ?

– Обычный, Лёлька, обычный бытовой газ. Пропан.

– Пропан?..

– На кухне у них газовая плита?

– Да электрическая, конечно.

– Что значит «конечно»?

Вовка еще сильнее сжала виски и почувствовала, как грохочет в ее ушах кровь. Она видела, как Света ставила чайник на плиту. Обычный чайник, не электрический.

Но и это неважно, ведь Федя сказал, что взрыв произошел на другом конце города… Только вот у Лёли и этот разговор, очевидно, из памяти выскользнул.

– Лёль, ты помнишь, как мы с тобой смотрели телик у меня дома? После того, как мальчишка тебе запустил камнем в затылок?

Подруга перестала улыбаться.

– Вов, ты чего несешь-то такое? – испуганно пробормотала она. – Какой мальчишка вообще? Какой телик? Я телик не смотрю. И ты не смотришь. Кто его теперь смотрит?

– То есть про взрыв не помнишь? – уточнила Вовка.

– Да знать не знаю ни про какой взрыв! – вспылила Лёля. – Чего ты мне мозги-то весь день морочишь?

– А едем мы куда?

– Та-а-ак. Интересные ты вопросы мне задаешь, подруга. У тебя в кармане билет. Вот и посмотри.

– Нет, ты мне сама скажи.

– Это что, тест какой-то?

– Считай, что тест.

– Фигней бы не страдала. – Лёля поджала губы. – Придумала тоже… В Краснокумск мы едем.

– Так. А там?

– На квартиру твоей бабушки.

– А там?

– А там Джинна твоего будем ловить, – уже раздраженно отрезала Лёля. – Поймаем и в лампу обратно посадим. На замок.

Покусывая губу, Вовка откинулась на спинку. В черном окне взлетали и опадали подсвеченные фонарями провода. Колеса мягко отстукивали последние километры пути.

Она вынула телефон и с тоской уставилась на пустой экран. Джинн молчал, и Вовка вдруг поймала себя на мысли, что скучает по его сообщениям. Не по содержанию, конечно, а по какой-никакой определенности. Странная, непривычная тишина в эфире ее пугала: она казалась еще хуже плохих новостей. Неизвестно, что Джинн задумал. А может, он уже воплотил какой-нибудь свой жуткий план, а Вовка и не знает?

Чтобы хоть как-то развеяться, она хотела прогуляться по вагону, но уже завозились пассажиры, которые сходили в Краснокумске, засобирали вещи, принялись выставлять в коридорчик какие-то тюки и баулы, так что проталкиваться мимо них Вовка передумала. Да и выходить из купе было страшно: а что, если вернется, а там – никого? И проводница изумится: «Да как же, милочка, одна ты ехала, одна!» Нет уж, спасибо.