Как же мне хотелось ей понравиться! Я даже заробела. Сама-то она мне нравилась уже заранее. Мне вообще нравилось всё, что имело отношение к Диме. А его мама… я сочувствовала её горю, понимала её срывы, про которые мне рассказывал Дима, и безмерно восхищалась, как она смогла при этом вырастить такого сына.

Она оказалась примерно такой, какой я себе и представляла. Элегантной, ухоженной, всё ещё красивой, с гордой осанкой и безупречными манерами.

– Здравствуй, – сдержанно улыбнулась мне она. – Рада познакомиться. Значит, вы с Димой дружите?

– Да, – ответила я, неумолимо краснея.

– А твои родители тоже будут?

– Тётя вот-вот должна прийти.

Валя примчалась как раз в тот момент, когда Ян Маркович пригласил всех в малый актовый зал.

Дима незаметно пожал мою руку, когда мы входили, мол, не волнуйся, всё будет хорошо.

Но расселись мы с ним довольно далеко друг от друга. Так уж получилось. Тётя присоседилась к знакомой биологичке, которая сидела в первом ряду у окна, и принялась её расспрашивать про дела гимназии, как будто забыла, зачем мы здесь. Ну и мне пришлось сесть с ней рядом. А Дима со своей мамой заняли два места с другого края в третьем ряду.

Я оглянулась, встретила его ободряющий взгляд, улыбнулась ему в ответ. И тут же почувствовала, как пристально и едко меня разглядывает Попович. Правда, когда я на него посмотрела, он тут же отвёл глаза. А там уже и директор начал выступление.

– Как вы уже знаете, в нашей гимназии случилось ЧП, – мрачно объявил он. – Даже два. Хотя обстоятельства нам ещё предстоит выяснить. Прежде всего – это обвинение в домогательстве. Наша ученица, Таня Ларионова, заявила, что учитель физкультуры Алексей Витальевич позволял себе… недопустимые действия в ее отношении. Неоднократно.

Кроме Ольги Юрьевны и моей классной, в зале было ещё несколько учителей, в том числе и физрук парней. Все сразу загудели, зашептались.

– Тишина в зале, – прикрикнул Ян Маркович. – Как вы понимаете, это очень серьезное обвинение. Да что уж, это уголовное преступление. Поэтому, прежде чем принимать какое-то решение, мы должны во всем разобраться.

А дальше пошли разговоры и споры даже не по второму, а по десятому кругу. Я в который раз повторяла свои слова. Попович оправдывался.

В его защиту выступил Матвейчук. Приплел зачем-то левые случаи, когда какие-то дуры обвиняли в приставаниях невиновных. Заодно напомнил, что остальные ученицы все мои «нелепые обвинения» опровергают. А сам Алексей Витальевич никогда ни в чем таком замечен не был. И вообще он прекрасный человек и педагог. Ломать его судьбу – грех и позор, который ляжет несмываемым пятном на всех.

После его пламенной речи учителя, даже те, с кем у меня были хорошие отношения, встали на его сторону. Кто-то обвинял меня в том, что я подло оклеветала и попыталась опорочить их коллегу. Кто-то старался сгладить углы. Та же химичка, Димина классная, прямо настоящим миротворцем выступила:

– Коллеги, давайте не будем устраивать охоту на ведьм. Ведь очевидно, что здесь всему виной не-до-по-ни-ма-ние! Алексей Витальевич – молодой, дружелюбный, панибратский. Где-то ведёт себя не как учитель и наставник, а как старший брат, как друг. Таня его обвинила не со зла, я уверена, она просто неверно поняла его дружелюбие.

Мне же больше не давали и слова вставить. Несколько раз я вскакивала с места, пыталась их перекричать. Но Валя дергала меня за рукав и шипела:

– Не позорь меня и себя. Ты уже выступила, всё.

Я со злостью выдернула руку, оглянулась на Диму, еле сдерживая слёзы. Он же взирал на всех так, будто наблюдает со стороны странный цирк. Холодно, чуть брезгливо. Потом, видимо, почувствовав мое внимание, посмотрел на меня, и взгляд его тотчас переменился, потеплел, проникся сочувствием.

Тем временем директор, повысив голос, попросил всех замолчать.

– Второе происшествие – это драка. Безобразная драка с участием ученика одиннадцатого «А» класса, Дмитрия Рощина, и, опять же, Алексея Витальевича…

Тётя Валя встрепенулся, завертела головой.

– Рощин? Он сказал, Рощин? Это кто? Он здесь? Это он вон там? А с ним кто? Не вижу отсюда… – никак не унималась Валя, ерзая и подскакивая на кресле.

Дима рассказал всё, как было, но и его слова тоже принялись яростно оспаривать. И Матвейчук орал громче всех, заявив в довесок, что Рощин в принципе плюет на дисциплину. Слово учителя ставит в ноль и на уроках делает всё, что ему вздумается. Ольга Юрьевна, правда, тут же принялась защищать Диму.

И тут поднялась Димина мама. Она не кричала, как другие, но когда заговорила – все смолкли и обратили внимание на нее, хотя Дима, я видела, просил её сесть и не вмешиваться. Но она, несмотря на мягкость, даже ранимость, была настроена твердо.

Тётя отчего-то охнула: «Господи…не может такого быть…».

– Вы знаете, – начала Димина мама, – мы совсем недавно переехали из Петербурга. Дима там учился в лицее…

Вдруг дверь приотворилась, и я внутри у меня всё оборвалось – в зал бочком втиснулся отец. Нетрезвый, в рабочей спецовке. Переступив порог, он попытался закрыть за собой дверь и покачнулся. Еле на ногах устоял.

Это кошмар, это катастрофа…

Я скосила глаза на тётю, но та сидела в таком же ужасе.

– Извиняюсь, на работе задержался, – заплетающимся языком сообщил он.

– Вы вообще кто? – спросил его директор.

– Как кто? Я – отец! Отец Тани Ларионовой. Здесь же собрание, мне сказали? Кто тут пристаёт к моей дочери?

Господи, нет… Какой позор. Как это пережить? Мне хотелось сползти под сиденье, провалиться сквозь пол, исчезнуть. На Диму и его маму я боялась даже глаза поднять.

– Вы, пожалуйста, пока присядьте, – к нему подошла Ольга Юрьевна, усадила возле двери.

Отец, на удивление, её послушался, сел без лишних слов.

Я, умирая от стыда, взглянула наконец на Диму, а потом на его маму. И вздрогнула. Димина мама во все глаза смотрела на отца. Не просто смотрела. Она буквально оцепенела. Закаменела с внезапно исказившимся, посеревшим лицом. Я ничего не понимала, но от её вида у меня самой застыла кровь.

Она беззвучно шевелила губами, глядя на отца полными ужаса глазами...