– Вы касались меня… и сейчас, и раньше…

– Ах да, – хохотнул он. – Помню, какой ты скандал устроила, когда я тебя подстраховывал на брусьях. У тебя паранойя, Ларионова.

– Диагнозы не будем раздавать, Алексей Витальевич! – одернула его Ольга Юрьевна.

– Это правда, – влезла Диана Красовская. – Кто угодно подтвердит. На физкультуре Алексей Витальевич нас всех подстраховывал во время упражнений, просто поддерживал, понимаете? А Ларионова давай кричать, как ненормальная, что он к ней пристает. Девочки, скажите!

Наши молчали, а вот те, кто был из 11 «А», тотчас подхватили: да, да! Так и есть!

Мне стало дурно от этой беспомощности, тупости, наглости, несправедливости, от того, что мне не верили. Да ещё и выставляли лживой истеричкой. Даже Ольга Юрьевна после слов Красовской поменяла отношение – я это буквально чувствовала. А Попович еле сдерживал самодовольное ликование.

Димка посмотрел на Красовскую так красноречиво, будто вслух сказал: не думал я, что ты до такого опустишься. И она под его взглядом смутилась. Но толку-то...

– Дима, все девочки это говорят… – заметила его реакцию Ольга Юрьевна.

– Да мне всё равно, что говорят ваши девочки. Я знаю, что я видел.

Он уже успокоился или просто взял себя в руки.

– Да что ты там видел? – выкрикнул Попович.

Дима не стал утруждать себя ответом, лишь смерил физрука взглядом, полным ледяного презрения и такой же холодной угрозы. Даже не так, угроза – это всего лишь обещание. А он смотрел на Поповича так, словно знал точно – его песенка спета окончательно и бесповоротно. Попович тоже уловил этот посыл, потому что сразу занервничал.

Дальше в препирательствах Димка участвовать не стал. Все они ещё кричали и спорили, а он просто развернулся и пошёл на выход. Пару шагов сделал, оглянулся и позвал меня:

– Идём?

Я догнала его, и мы вместе покинули спортзал.

– То есть он не первый раз вот так? К тебе лезет? – спросил меня Дима, когда мы вышли на улицу.

Я кивнула.

– Ну, он не лезет в открытую, а вот так, знаешь, пройдет мимо и заденет, типа невзначай. В автобусе, когда сюда ехали, ко мне подсел и всю дорогу терся коленом. Да и раньше бывали моменты. Но как я только начинала возмущаться, а все кругом сразу в крик, типа, ничего такого, я всё выдумываю… Ну, ты и сам слышал.

Он нахмурился.

– Больше он к тебе лезть не будет.

Я скосила глаза на его профиль, красивый, просто безупречный. Дима почувствовал мой взгляд и тоже посмотрел на меня. Слегка улыбнулся.

– Спасибо тебе. У тебя кровь вот здесь, – я показала на себе, тронув губу. – Надо перекисью… или ещё чем-то обработать. И ворот порван. Хочешь, зашью?

***

– Побудь здесь, пожалуйста. Не уходи. Я в душ, я быстро, – попросил Дима. – Не переживай, наши ещё не скоро вернутся. Они в бассейн пошли.

Честно говоря, оставаться в его комнате было как-то неловко. Но хотя бы тут действительно никого из парней сейчас не было.

Я решила, что тогда уж и правда зашью ему футболку. Иголку с ниткой мне одолжила мама его одноклассницы, Оксаны Мурзиной. Правда, нитки оказались белыми, и стежки на темно-серой ткани футболки получились заметными, как я ни старалась.

– Мастерица, – улыбаясь, оценил Димка мои старания, когда вернулся из душа.

Хотела ему ответить в том же духе, но ненароком скользнула взглядом ниже и… резко смутилась. К лицу мгновенно прилила горячая, как кипяток, кровь.

Из одежды на нем были лишь спортивные штаны, да маленькое белое полотенце, висевшее у него на шее как шарфик.

Дима подошел, встал совсем рядом, сдернул влажное полотенце и повесил его на спинку кровати.

Я снова подняла глаза, стараясь не смотреть на голый торс, хотя, как назло, взгляд сам сползал, будто его тянуло магнитом.

Наверное, Димка заметил мои полыхающие щеки и неуклюжие попытки выглядеть естественной и не смотреть ниже шеи, потому что вдруг хмыкнул, достал из сумки чистую футболку и натянул на себя. Затем уселся рядом со мной на кровать, откинувшись спиной к стене. Тогда как я сидела почти на краю, прямая словно кол проглотила. Он протянул руку, погладил предплечье, очень нежно, едва касаясь. Но мне казалось, что от кончиков его пальцев через всё мое тело проходят электрические разряды. Я напряглась до предела, затаила дыхание, замерла неподвижно, чувствуя, как внутри меня сгущается жар. Смогла вдохнуть, лишь когда он убрал руку.

Черт, ну почему я опять его так стесняюсь? Или это что-то другое?

– Спасибо, – произнес он, разглядывая меня из-под полуопущенных ресниц, слипшихся от влаги. – Я хотел эту футболку выбросить, но теперь буду её хранить…

Волосы темными мокрыми колечками падали на лоб, а глаза лучились радостью. Даже и не скажешь, что полчаса назад он источал бешеную ярость.

– За меня никогда никто не заступался, – вдруг сказала я, сама не знаю, зачем.

– Я буду, – пообещал Димка, не задумываясь.

За дверью в коридоре послышались шаги, голоса, смешки. Очевидно, ашки вернулись в корпус и теперь разбредались по своим комнатам.

– Мне пора, – подскочила я с кровати. – Увидимся позже.

Я уже потянула ручку двери, как за спиной услышала:

– Постой.

Оглянулась – Дима тоже встал с кровати и подошел ко мне вплотную. И сразу же обнял, прижал меня к двери, нашёл мои губы. Целуя, он ненадолго прерывался и шептал:

– Ты ещё не ушла, а я уже скучаю…

***

Обратно в город Димка ехал с нашим классом. Матвейчук был крайне недоволен, возмущался, требовал, даже пару ругательств себе позволил. Но Димка все его слова пропускал мимо ушей. Он просто зашёл в автобус вместе с нашими и занял место рядом со мной, ни на кого не обращая внимания.

Всю дорогу он не выпускал мою руку, а я сидела с блаженной улыбочкой и думала про себя: вот бы ехать и ехать так до бесконечности.

Но через полтора часа автобус остановился у ворот школы.

– У тебя как будто настроение испортилось, –заметил Димка. – Что-то не так?

– Да нет, – качнула я головой. – Просто не хочется с тобой расставаться.

Это было серьезное признание с моей стороны. Никому бы другому я такое вовек не сказала бы, а с Димкой вышло как-то само – просто и естественно. И даже почти не стыдно.

Он сразу посерьезнел.

– Мне тоже…

***

В понедельник вся гимназия гудела из-за случая с Поповичем. Ян Маркович допрашивал меня, Димку, его одноклассниц, наших девчонок. С физруком тоже вел разбирательство. Тот ходил по школе бледный и кислый. А в конце дня директор оповестил, что завтра вечером созывает педсовет. На повестке два вопроса: драка ученика и учителя и обвинения в домогательстве. Велел нам с Димкой непременно привести своих родителей. И мне поплохело от одной мысли, что Дима увидит, какой у меня отец… Я же со стыда умру. Отец если не пьян, то с похмелья. И перегаром от него разит за версту. А если рот откроет, если начнет говорить… о, боже, нет… Это буде такой позор. Позорище!