заносчивостью, которой от них так и разило во время подготовки к экзаменам. Похоже, они были не готовы оставить в прошлом старенькую школу, знакомые тропки и классы. Лишь очень немногие собирались учиться дальше: в одном из многочисленных на Юге сельскохозяйственно-механических техникумов или в каком-нибудь училище, где из чернокожих готовили плотников, фермеров, рабочих, каменщиков, горничных, поваров и нянек. Будущее тяжко давило им на плечи, мешало разглядеть общую радость, которой так и лучились мальчишки и девчонки в выпускном классе средней школы.

Те родители, кому это было по карману, купили себе новую обувь и готовую одежду в «Сирс и Робак» или «Монтгомери Уорд». Кроме того, лучшей портнихе было заказано сшить пышное выпускное платье и укоротить брюки из комиссионки, которые потом нагладили до армейской безупречности к такому-то важному событию.

А событие действительно считалось важным. На церемонию приходили белые, двое-трое из них выступали с речами о Боге, родине, жизненном укладе южан, а миссис Парсон, жена директора, исполняла марш выпускников, пока ученики младших классов строем шли по проходам и занимали места у сцены. Выпускники дожидались в пустых классах, чтобы потом появиться с должной торжественностью.

В Лавке я оказалась в центре внимания. Этакая именинница. Бейли закончил школу годом раньше, хотя для этого ему пришлось отказаться от всех мыслимых удовольствий – он наверстывал время, потерянное в Бейтон-Руж.

Все мои одноклассницы сговорились надеть кремово-желтые пикейные платьица, Мамуля на совесть потрудилась над моим. На вороте она сделала крошечные вытачки крест-накрест, а лиф присборила. Ее темные пальцы мелькали в складках лимонной ткани, когда она гладью вышивала по подолу маргаритки. В довершение всего она добавила к рукавам-буфф вывязанные крючком манжеты, а еще – остроконечный вязаный воротничок.

Выглядеть я буду изумительно. Прямо ходячая реклама всех видов изящного рукоделья – меня совершенно не смущало, что мне всего лишь двенадцать и я закончила только восемь классов. Помимо прочего, у многих учителей в негритянских школах Арканзаса было лишь восемь классов за плечами – а они имели официальное право просвещать других.

Дни сделались длиннее и как-то заметнее. Блеклый бежевый цвет протекшего времени сменился на насыщенные, отчетливые цвета. Я стала видеть одежду одноклассниц, оттенки их кожи, пыльцу, которая слетала с барашков на ивах. Облака, лениво плывущие по небу, накрепко приковывали к себе мое внимание. В их изменчивой форме могло таиться послание, которое я скоро сумею расшифровать – в силу своего новообретенного счастья и если времени хватит. В те дни я смотрела на небесный свод с таким набожным пылом, что постоянно ломило шею. Я стала чаще улыбаться, с непривычки болели челюсти. Казалось бы, с двумя такими болячками впору приуныть, – но куда там. Я как участник команды-победителя (выпускного класса 1940 года) на много миль оторвалась от всех неприятных ощущений. Впереди ждала свобода бескрайних полей.

Молодость и общее признание стали моими верными союзниками, подмяв под себя воспоминания об обидах и оскорблениях. Ветер стремительных перемен перекроил черты моего лица. Пролитые слезы втоптали в грязь, потом в пыль. Я смахнула и оставила в прошлом долгие годы одиночества, точно длинные плети лишайника-паразита.

Только благодаря своему трудолюбию я оказалась в числе лучших учеников – на получение аттестата меня должны были вызвать одной из первых. На доске в классе, а также на доске объявлений в актовом зале были синие звезды, белые звезды и красные звезды. Ни пропусков, ни опозданий, а успехи в учебе – едва ли не лучше всех в параллели. Преамбулу к Конституции я могла прочитать даже быстрее, чем Бейли. Мы часто засекали время: «Мыгражданесоединенныхштатовсцельюсозданияидеальногосоюза…» Я выучила имена президентов страны от Вашингтона до Рузвельта как в хронологическом, так и в алфавитном порядке.

Нравились мне и мои волосы. Черная грива постепенно удлинилась, загустела, наконец-то научилась ложиться в косы, и уже не нужно было драть кожу с черепа, пытаясь ее расчесать.

Мы с Луизой разучивали свои речи до полного изнеможения. Выступать от лица нашего класса должен был Генри Рид. Был он низкорослым, очень чернокожим парнишкой с набрякшими веками, длинным широким носом и странной формой головы. Я много лет им восхищалась, потому что из четверти в четверть мы с ним получали лучшие оценки в классе. Как правило, он меня даже обходил, однако я не обижалась, скорее радовалась тому, что мы делим место наверху. Как и многие чернокожие дети с Юга, он жил с бабушкой, такой же строгой, как и Мамуля, и тоже в своем роде бесконечно доброй. Он был мальчиком воспитанным, почтительным, вежливо говорил со старшими, а вот в свободное время выбирал самые бесшабашные игры. Я им восхищалась. По моим понятиям, любой трус или тупица может вести себя вежливо. А вот человек, способный с одинаковой легкостью общаться и со взрослыми, и с детьми, достоин восхищения.

Речь его называлась «Быть или не быть». Написать ее ему помог дотошный преподаватель десятого класса. Генри разучивал ее несколько месяцев, чтобы прочитать с приличествующим выражением.

Несколько недель до выпускного не стихала суета. Группа младших учеников должна была разыграть пьеску про лютики, маргаритки и зайчиков. По всему школьному зданию было слышно, как они разучивают прыжки, а их поющие голоса звучали серебряными колокольчиками. Девочки постарше (но, понятное дело, не выпускницы) получили задание приготовить еду для вечернего празднества. Терпкий аромат имбиря, корицы, муската и шоколада витал над кабинетами труда – будущие поварихи готовили пробы для себя и своих преподавательниц.

В каждом углу столярной мастерской топоры и пилы кромсали свежее дерево – мальчики мастерили декорации и оборудование для сцены. В этом тарараме участия не принимали только выпускники. Нам было дозволено сидеть в библиотеке в дальней части здания или с отстраненно-непринужденным видом поглядывать на то, как готовят для нас праздник.

Даже священник в воскресенье накануне произнес проповедь про школьный выпуск. Тема звучала так: «Да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного». Хотя, в принципе, проповедь была адресована нам, он воспользовался возможностью обратиться к выпивохам, картежникам и всевозможным отбросам общества. При этом в начале он перечислил все наши имена, так что мы не обиделись.

Согласно негритянской традиции, подарки детям дарят только при переходе из одного класса в другой. Понятно, что тому, кто окончил школу лучше всех, полагается особый подарок. Дядя Вилли с Мамулей заказали мне наручные часы с Микки-Маусом, как и у Бейли. Луиза подарила мне четыре вышитых платочка. (Я ей подарила три вязанных крючком салфеточки.) Миссис Снид, жена священника, сшила мне