Так вот Этуш – мужчина был на сто процентов, он не рисовался, он не прихорашивался, он был уже заряжен судьбой актерской, он прошел путь маленьких ролей, он покрасовался раньше, возможно. И поэтому, когда он вышел на уровень гайдаевский, ему не нужно было в «зеркало любоваться, смотреться». Он вышел со всей фактурой, природой своей мужской, уверенный. Уверенный и заряженный, не потому что, мол, я все знаю в профессии, а потому что уже многое в жизни было прожито, переиграно. В этом несчастном кинематографе его судьба, безусловно, счастливая. Это кинематограф, который умудрился за все время существования выдать исключительно малое количество фильмов, которые достойны народной любви. Их несколько штук. И когда актер в эти несколько штук попал, это большая творческая удача, везение большое. И Этушу, конечно, повезло, что был Гайдай, что была эта картина. Очень повезло. По сей день говорят: «Вот Саахов, комсомолка, спортсменка…» У него за плечами роли, фильмы – то, что восхищает уже не одно поколение зрителей.

Люблю эпизод в исполнении дуэта Этуш – Варлей, когда она злится, когда она сидит, швыряется в этого замечательного, скажем так, восточного человека… Кидает в него всем, что попадается под руку. У нее такая страсть, а он играет отношение к ситуации, потому что как таковой мы эту ситуацию не видим, мы слышим ее… Отношение к ситуации – вот что самое трудное для актера. Это на полном серьезе чуть-чуть, когда он выходит с цветком этим. Класс! Правда, я понимаю, что работать с товарищем Сааховым, которого исполнил Этуш, с этим гениальным человеком вообще непросто. У него юмор хлещет из всех возможных и невозможных мест, и с ним конкурировать в этом смысле нельзя. А уж оказаться рядом на площадке – это, ребята, я вам скажу, не так просто. Его природа наградила талантом и харизмой – он умеет не просто изобразить, а прожить! Но у него тоже это не просто так, он достойно вошел в эти фильмы: и «Кавказская пленница», и «Иван Васильевич меняет профессию», и другие… Его уважали режиссеры, актеры, потому что он был уже сложившимся человеком, повидал уже многое, повоевал, были роли маленькие, небольшие, крохотные, наработал и выдал на-гора в лучших фильмах, которые полюбил зритель.

Вадим Жук. Как меня Этуш перешутил

Вадим Жук, сценарист, поэт

Некогда я писал капустники для Центрального Дома актера.

Не стало Эскиной. В любимом кабинете воцарился Этуш.

Пришел я к нему разговаривать об очередном празднике.

А он стол по-своему переставил. Книжки какие-то диковатые на столе разложил. После лисицы Маргариты чисто волк какой.

И, как мне кажется, некая солдафонская манера.

А я к ласковости привык. Говорю.

– Владимир Абрамыч! Маргарита Александровна завсегда коньяку предлагала, чаю директорского, а у вас буквально ничего.

Проглотил народный артист мою обиженно-нахальную реплику. Договорили.

Прихожу в следующий раз.

Секретарша немедленно несет на меня одного ДВА стакана чая в подстаканниках.

А Этуш победительно улыбается.

Он пару раз и тексты мои играл.

Один раз был «чеховский» капустник.

Мы с режиссером Володей Ивановым поставили Абрамыча за находящийся на сцене уважаемый шкаф.

И он проламывался сквозь него со стилизованным мною монологом Фирса.

«Заколотили! – мол, – ничего! Я себя еще покажу!»

В другой раз написал ему на начало сезона монолог какого-то воображаемого шаха, султана.

Чалма с полумесяцем, халат. Хорош!

Тексты учил наизусть. Это под девяносто-то!

– Да читайте, – говорю, – по бумажке!

Ни черта. Учил. Выучивал. Не ошибался.

Потому что актер. Потому что артист.

Филипп Трушин, Элла Михалева. Откуда уши растут…

Филипп Трушин, скульптор

В Москве практически на каждом доме можно найти мемориальную доску.

Одна известная журналистка как-то сказала, что самое страшное из увиденного ею в жизни – это мемориальная доска певице Валентине Толкуновой, где вместо красавицы Толкуновой изображена «доярка из Нахапетовки».

Честно говоря, я никогда в жизни не видел доярок из Нахапетовки, но сравнение это застряло у меня в памяти.

Доски, как правило, ругают кто во что горазд. Поэтому я, тогда еще студент Суриковского института, даже в мыслях не имел, что когда-либо буду делать мемориальные доски.

Когда Елена Этуш, вдова народного артиста СССР Владимира Этуша, занялась подготовкой мемориальной доски своего мужа, вахтанговцы так и сказали: «Ну, Лена, ты только не расстраивайся: доска дело такое, если будет хотя бы условно похож – считай, крупно повезло». Потом Елена Этуш признавалась, что досконально изучила вопрос, посмотрела все, что смогла, и подумала, что вахтанговцы, скорее всего, правы. Она сделала вывод, что доска – это нечто абстрактно-условное.

Возможно, этому пророчеству вахтанговцев и было бы суждено сбыться, если бы не случай.

Вернее, целая цепь случайностей, в результате которой я сделал макет доски Владимиру Абрамовичу и представил ее Елене.

Елена посмотрела – и очень удивилась. По ее словам, Владимир Абрамович получился не просто очень похожим, а как живым. Те же руки с длинными пальцами, те же ушки – небольшие, даже с возрастом не превратившиеся в лопухи. То же лукавое выражение лица. Снимая под разными углами, Елена убеждалась, что лицо Этуша меняется.

– А при отливке из металла лицо не изменится? – осторожно спросила она.

– Конечно нет! – засмеялся я.

Тогда мы еще не знали, какой ушат холодной воды заготовили для нее и для меня профессорско-преподавательский состав.

Во время защиты дипломного проекта, в качестве которого я представил доску, разразился скандал.

Поначалу преподаватели казались лояльными. Хвалили все работы, разве что сетовали: вот, мол, в профессии почти никого не остается, зачем мы учим, если все уходят из профессии.

В общем, я не очень беспокоился. Мало того что вылепил вроде бы похоже, так еще и в профессии уже начал работать. Не всякий студент может похвастаться такими серьезными заказами на заре карьеры.

Однако благожелательный тон критики резко сменился, когда пришла моя очередь защиты.

Сначала на меня принялся ругаться один приглашенный скульптор. Потом последовало соло другого мастера.

Если коротко, то мемориальную доску назвали «помойкой», которую я «втюхал» глупой вдове.

– Ты понимаешь, что уши тут не растут? – спрашивал один.

– А рука? Ты отрезал ее и прикрыл тряпочкой, – глумился другой.

– Бездна вкуса! – иронически воздымал ладони третий.

Уж не знаю, откуда еще, кроме головы, должны расти уши, но, когда член комиссии сказал, что Этуш не похож на Этуша, и посоветовал мне «поменьше слушать всяких вдов», мне стало обидно.

– А мне-то как! Я еле сдержалась, чтобы не