еду. И направился домой. Сегодня из меня работник как из навоза пуля. Скоро придёт Алла, она медработник и быстрее узнает подробности, сможет прокомментировать. А ещё дома комфортнее всего себя грызть.

Жена пришла позже, ведя за руки обоих детей, глаза опухли. Спросила с порога:

— О Королёве знаешь? Вижу — знаешь…

Ужинали молча. Она налила мне сто грамм коньяка.

— Не хочу.

— Прописываю как лекарство. Говорят, Мишина госпитализировали с сердцем, как узнал про Главного. Не хватает и тебе инфаркта.

Драгоценный армянский какой-то нереальной выдержки, он показался мне безвкусным. Прокатился тёплым шариком по пищеводу и растворился где-то там. В черноте души и желудка.

Ритуальные мероприятия, омрачившие Девятое мая, пронеслись, не оставив глубоких следов в сознании и памяти. Что-то похожее я замечал на лицах коллег. Неожиданная и весьма ранняя смерть Главного шокировала, выбила из колеи. Каждый, причастный к принятию решений в космонавтике, прекрасно понимал, что значил Королёв. Прилетевшие из Украины Глушко, Янгель и Челомей, реальные его конкуренты, много потерявшие в своё время из-за перетягивания ресурсного одеяла в пользу ОКБ-1, тоже стояли у гроба с вытянутыми лицами. Все понимали: если бы не он и его подвижнический труд, начиная с ГИРД и копирования Фау-2, освоение космоса и ракетостроение вообще задержалось бы на долгие годы.

Я не был с Королёвым по-настоящему человечески близок, мы не дружили семьями, он заходил к нам в квартиру в Звёздном всего раз, я к нему никогда. Поднимали чарку за столом не единожды, но это были официальные многолюдные посиделки.

И всё же существовала некая незримая, но очень прочная связь. Не думаю, что Сергей Павлович был с кем-то ещё столь откровенен либо с каждым умел поддерживать иллюзию, что на короткой ноге только с тобой.

Прекрасно сознаю, что он делал ошибки, сам же их исправлял, поддерживая бешеный темп работ. Он был глыбой, как говорили в девяностые — «крышей». Мог стереть в порошок любого, но и любой, попав в затруднительную ситуацию, запросто заходил к нему, выкладывал проблему и не без оснований надеялся — Главный её решит. Именно так — Главный с большой буквы.

Больше не услышу «расстрелять без некролога», «американе догоняют», «всех уволю без выходного пособия». Сейчас обрадовался бы даже его ругани.

Себя продолжал корить вопреки рассказам Аллы, уверявшей, что Королёва убили анестезиологи, не рассчитавшие воздействия на его организм с учётом всех многочисленных диагнозов. И вообще, сначала нужно было чуть укрепить сердце, потом удалять опухоли из кишечника. Оно не выдержало и остановилось после операции, непосредственная причина смерти: сердечная недостаточность.

Вечером после похорон супруга высказала вообще еретическую мысль:

— Если операция под личным патронажем самого министра здравоохранения, ничуть не сложная, закончилась смертью пациента, то каково людям в обычных больницах?

— Лучше не болеть. Спасибо, что мы пока сталкиваемся только с простудами, и у детей тьфу-тьфу, кроме…

Я осёкся, глянув на пятна зелёнки, густо усыпавшие лицо и руки Ксюши. Она температурила, что нормально при ветряной оспе. Главное, чтоб не заразился Андрей.

Следующим еретиком выступил Борис Черток. Конструктор с грустными еврейскими глазами, он отвечал у Королёва за системы управления, самое слабое звено ракетно-космической техники, когда они отказывали, проклятия обычно звучали так: «Опять этот чёртов Черток!»

Он, третий в иерархии после Королёва и Мишина, оказался и.о. руководителя объединения, в Подлипках временно занял кабинет первого зама, сесть на место Королёва вряд ли бы у кого хватило наглости. К нему я отправился в первый день после похорон и зашёл после производственного совещания. Люди выходили в приёмную придавленные и пришибленные, никакой гений риторики не вдохнул бы в них энтузиазма. Переживали все.

— Борис Евсеевич! — я выразительно глянул на последних сотрудников, норовивших ещё задержаться, и они неохотно удалились. — Как жить-то будем и чем вам помочь?

— Присаживайтесь, Юрий Алексеевич, реальность показывает — прилечь мы всегда успеем. Вы, кстати, первый, кто начал разговор с «чем помочь». Слетелись, стервятники, обгладывать Королёва, когда он ещё не остыл.

— Что оторвали первым?

— Пока не оторвали, но пытаются. Часть военных через голову Вершинина давит на Малиновского: выходи на правительство, меняем план пусков, отдайте хотя бы пять «семёрок» на военные спутники. «Южмаш»: коль у наследников Королёва всё брошено на Луну, дайте отмашку на производство двухступенчатых ракет на гидразине для вывода спутников.

— Дался им гидразин…

— Юрий Алексеевич, о том и речь! Я понимаю — тяжёлая ракета для редких и особо массивных грузов. Я также понимаю — баллистические ракеты, они вообще не должны летать, кроме пробных пусков, а лишь грозить Америке ответом на их «минитмены». Но регулярное использование ядовитых материалов… Моя бабушка сказала бы: ой вей.

— В ущерб Луне.

— Да, в ущерб. При Хрущёве советский народ получил два обещания: коммунизм и превосходство в космосе. Про коммунизм мне рассказали совершенно вражий анекдот, не сдадите меня?

— Расскажу гэбистам, они любят, но не сошлюсь на вас.

— Хорошо. Что такое советская власть плюс электрификация всей страны? Это коммунизм? Нет, это когда каждому всё и везде до лампочки, — он развёл ладони. — Мы, похоже, идём именно к этому варианту коммунизма. Я тут третий день вникаю в текущие дела, и мои седые волосы встают дыбом. Представьте, товарищ майор, нам не дадут изготовить и запустить двадцать ракет на выполнение первого этапа лунной программы, с посадкой хотя бы одного человека. Нет, по выпуску ракет мы отчитаемся, но не по расходам, посчитанным с выводом полезной нагрузки. И что будет? Королёв, быть может, и выкрутился бы, он отсидел на две жизни вперёд. А мне скажут: «Борух Евсеич, милости просим на нары!» Или просто дадут по шапке, если добрые.

— По какому поводу?

— Поводов вагон и маленькая тележка. Смотрите, если нам запланировано энное количество миллионов, мы обязаны их израсходовать или, по крайней мере, показать на бумаге, что они израсходованы. Если не можем, значит, план не выполнен. Мы не благодарность получим за экономию, а взыскание, и весь коллектив будет лишен премии. Королёв бы придумал, побежал в Совмин, чтоб расходы по пускам ракет для военных, если их у нас отберут, провели по другой статье. А у меня люди, лишённые премий, начнут разбегаться. Скажут, Боря, ты — шлимазл! При Сергее Павловиче не было такого. Или Мишину скажут, если успеет выздороветь и подставить свою шею вместо моей.

В мою голову, ещё не вполне пришедшую в норму после похоронных переживаний, просочилась мысль.

— Борис! Давайте