Говоря сегодня о том, что сделала наша современная литература в изображении молодого человека — строителя коммунизма, мы не должны забывать и о другом, что еще предстоит сделать нам; нет и не должно быть потолка у литературы, как нет и не может быть предела совершенству. Воссоздать характер молодого человека, который бы встал вровень с нашим героическим и сложным временем, выразил его существенные закономерности, его устремленность как строителя нового общества — вот главная задача, которую еще предстоит выполнить всей нашей многонациональной литературе.

У нас исторически сложился тип молодого человека, беззаветно преданного идеалам коммунизма. Как бы ни разнились поколения советских людей, это качество остается единым для всех. Нашей молодежи органически присуще, говоря словами Блока, «чувство пути», она с уверенностью и оптимизмом смотрит в будущее, представляя собой самый разительный социальный и нравственный контраст по сравнению с глубоким кризисом западной молодежи. «Чувство пути» — это великое чувство, о нем замечательно сказал Леонид Ильич Брежнев на встрече с рабочими автозавода имени Лихачева: «...советская молодежь, идя дорогой отцов, не просто повторяет, а продолжает ее, прокладывает путь дальше, в будущее». Эти слова в полной мере можно отнести и к советской литературе; у нас есть «чувство пути» и есть горьковские и корчагинские традиции, которые укрепляла литература на протяжении всех шести без малого десятков лет своего развития; и у нас есть все возможности сегодня для того, чтобы еще более обогатить и укрепить эти традиции.

1976

ЕЩЕ РАЗ О ПУБЛИЦИСТИКЕ

Мы часто и справедливо говорим, что литература — это летописная история времени с ее вторжением в многообразную, в многослойную общественную и личную жизнь человека. Но вместе с тем она, эта наша литература, сама всегда являлась и является, на мой взгляд, частью народной жизни, как бы сконцентрированным, обобщенным выражением ее, и прежде всего выражением всех происходящих политических, экономических и социальных сдвигов и перемен. Стоит только, к примеру, прикоснуться к книгам Льва Толстого или Тургенева, Достоевского или Чехова, как сейчас же с их бессмертных страниц возникает перед нами образ того времени с его добром и злом, с ужасающей полюсной расстановкой нищеты и богатства (в том числе и духовной нищеты и духовного богатства всех слоев тогдашнего российского общества); стоит только снять с полки очерки Глеба Успенского или Короленко, как сейчас же мы вновь становимся как бы участниками событий тех давно уже прошедших лет, отзвуки которых, как всякое общечеловеческое чувство, с остротою и болью тревожат наше сознание и сердце. Точно то же можно сказать о литературной критике, которая не только определяла в то время направление и развитие литературы, но и стояла в центре общественной жизни и, как это ни парадоксально, во многом именно определяла интерес к тем прежним «толстым» литературно-художественным журналам.

Я не случайно перечислил здесь все основные жанры: прозу, поэзию, критику и публицистику. Они составляют единое целое литературы. Но если проза, поэзия, критика имеют все-таки в той или иной мере определенные жанровые границы — скажем, роман, повесть, рассказ или новелла, стихотворение, поэма, двустишия, трехстишия и т. д., а критика — рецензии, статьи, обзоры или монографии, то у публицистики не только трудно, но, на мой взгляд, почти невозможно определить таких границ. Очерки, статьи, зарисовки, репортажи — да, впрочем, и здесь как будто тоже есть свой очерченный круг. Но если внимательнее приглядеться, то нетрудно заметить, что и в хорошем романе, и в хорошем стихотворении, в поэме, как и в любой хорошей критической статье, неизменно присутствует публицистика. Разумеется, не в том ее стилевом (да простят меня журналисты, ибо не они повинны в этом), газетном изложении фактов, где давно уже выработался определенный набор всегда как будто уместных и всегда как будто новых словосочетаний, но в той философской направленности, в той притягательной теплоте писательского чувства и той позиции автора по отношению к жизни и текущим событиям, которая, может быть, как раз и является мерой глубины сего понимания жизни. Вот почему, мне кажется, этот новый наш разговор о публицистике вместе с теми конкретными задачами, какие ставятся перед ней, и арсеналом форм, к каким прибегают публицисты, стараясь сочетать правду жизни с художественной выразительностью, — наш разговор о публицистике является еще и горячим, заинтересованным разговором обо всей нашей советской литературе. Точно так же, как это однажды справедливо заметил Феликс Кузнецов, что уровень критики неотделим от уровня всей литературы, — в еще большей степени можно отнести это сравнение к публицистике. Публицистика — это передовой отряд литературы, он питает ее; с нее (захотим ли мы признать это или не захотим!), но именно с нее начинается соприкосновение писателя с жизнью; от нее, как от источника, вырастают затем и малые, и крупные художественные полотна, — та самая летопись эпохи, о которой мы каждодневно говорим на самых различных форумах и, очевидно, долго и неустанно еще будем говорить, видя свою первостепенную задачу именно в увековечении и ратного, и трудового подвига советских людей.

Если оглянуться на минувшее десятилетие, то можно без каких-либо преувеличений сказать, что литература наша за этот период достигла немалых успехов. У всех у нас еще свежи в памяти те годы, когда поэзия вдруг, как бы вырвавшись вперед, громко заявила о себе — и своей гражданственностью, и своим высоким лирическим накалом, и это сейчас же было замечено и общественностью и критикой. Она и теперь, на мой взгляд, находится на том же высоком уровне, только, может быть, мы уже попривыкли к ней и потому ждем от нее какого-то еще нового и более высокого эпического размаха. У всех у нас в памяти и то время, когда точно так же, как будто вдруг, с солдатской решимостью и мужеством заявила о себе и выдвинулась на переднюю линию проза — и военная, и деревенская, и, если так можно выразиться, сугубо городская, обнаружив такое многообразие форм: и повести, и рассказы, и романы, и многотомные эпопеи, в которых явно проглядывается стремление охватить разом, в одном полотне всю динамичность нашей эпохи, — в общем, обнаружилось такое разнообразие форм и жанров, что мы не можем не говорить сейчас об этом с любовью и гордостью за нашу советскую литературу. Прошедшее десятилетие выдвинуло в переднюю шеренгу и ряд новых молодых литераторов, чей талант не только бесспорен, но быстро и справедливо завоевал признание мировой читательской общественности. И