Инна

В воскресенье на работу не еду. Если честно, я банально боюсь, что у меня уже и работы-то нет. И это в действительности не самый плохой вариант в моем случае. Хуже будет – если за мной придут. Боюсь ли я этого? Совру, если скажу, что нет. Никто не хочет оказаться под следствием. И я не хочу тоже. Но гораздо больше этого я переживаю за детей, которые останутся совершенно одни, если меня вдруг осудят за шпионаж. Я даже думать об этом не могу. Но, тем не менее, и такой поворот событий не исключаю. А потому вздрагиваю при малейшем шорохе и вслушиваюсь в шаги за дверью. Нервы совсем ни к черту…

В попытке отвлечься иду с Леськой в парк, потом что-то готовлю. Но мои мысли все равно кружат вокруг сложившейся ситуации. Самое дерьмовое, что я не могу понять, как такое вообще случилось? Почему я, осознавая степень погруженности Князева в эту девочку, все же недооценила его помешательство? Какого черта я решила, что смогу воззвать к его разуму, и все тут же встанет на свои места?

Он ведь даже слушать меня не стал! Веря ей безоговорочно. Он даже слушать меня не стал…

А может, это и к лучшему? Судя по реакции Жанны, она действительно ни при чем. И каким бы ни был ее мотив, он ее – личный. Смогли бы на этом сыграть? Да. Мы работаем в той структуре, где возможными становятся даже самые нереальные сценарии. Но чтобы судить о чем-то с уверенностью, нужно понять изначальный план. Ну, во-первых, зачем это кому-то понадобилось? Тут все более-менее ясно. Врагов у Князева – миллион. Желающих подсидеть – и того больше. Во-вторых, кто мог знать Князева так хорошо, чтобы из сотен тысяч женщин в его окружении выбрать именно ту, на которую он сто процентов клюнет?

Вот на этом «во-вторых» все мои трепыхания, все мои попытки понять и заканчиваются. Почему? Да потому, что таких людей просто нет. Князев – тайна за семью печатями. Абсолютно нечитаемый человек. Скрытный. С виду холодный и неподвластный страстям. Даже я, проведя с ним бок о бок год, ни за что бы не подумала, что эта малолетка захватит его с такой силой.

Неудивительно, что меня саму на старте сбросили со счетов. Эти ребята, кем бы они ни были, сразу поняли, что я – история проходная. Может, это вообще понимали все. И лишь я одна строила на Князева планы.

Утром в понедельник специально выезжаю пораньше. Леська бухтит, что придет в садик первой, и ей будет скучно, но деваться нам некуда – и она это понимает. На улице совсем серо. Осень вот-вот сдастся в плен зиме. А пока отбивается, швыряет горстями листья, льет за шиворот холодным дождем и раздувает волосы остервенелыми порывами ветра. Я ведь так и не подстриглась.

– Ты когда меня заберешь?

– Как только смогу. 

Услышав наши голоса, из двери в группу выглядывает воспитатель. Я здороваюсь с ней взмахом руки. Вешаю курточку Леськи на крючок и наклоняюсь, чтобы обнять дочь на прощание. Она сладко пахнет ребенком. Мое истерзанное сердце сжимается от невообразимой нежности. Я так сильно ее люблю! Она – чистое счастье, которого мне почему-то недостаточно.

– В четыре у нас репетиция новогоднего утренника, – напоминает воспитательница.

Я киваю. Ну, надо же… Уже и Новый год скоро. Так и вся жизнь пройдет. На что я ее растрачиваю? А он? На что… Ведь пожалеет, дурак! Обязательно пожалеет.

Я подъезжаю к конторе еще затемно. Рассвет, сколько ни пытается, не может пробиться через плотные свинцовые тучи. Возможно, если бы вышло солнце – мне было бы полегче. А пока грусть-тоска. Я сижу, не в силах себя заставить двигаться дальше, залипнув на дворниках, разгоняющих воду по лобовому стеклу. И лишь спустя четверть часа заставляю себя выйти под дождь. Залетаю в вестибюль, складываю зонт и шагаю было к турникету, когда меня останавливают.

– Что случилось? – удивленно гляжу на охранника. Тот молчит и протягивает мне бумажку. Беру. Строчки сливаются в одну размытую линию, а потому мне не сразу удается разобрать написанное.

В отпуск. Меня отправили в отпуск. Который я пыталась выбить еще летом, да кто ж мне его тогда дал?

Выхожу из конторы под грохот сердца в ушах. Хорошо, что я приехала пораньше – на улице, считай, никого нет. Мне не приходится здороваться с кем-то и улыбаться, делая вид, будто все хорошо. Возвращаюсь в машину. Двигатель не успел остыть, так что нет повода задерживаться. Все ничего, отпуск – это прекрасно. Я так о нем мечтала, что… Наверняка мне есть чем заняться. Но я какого-то черта бесцельно кружу по залитым дождем вперемешку с туманом улицам.

Не хочу возвращаться домой, где тоска и одиночество загоняют меня на стены. Может быть, мне стоит купить путевку? Не за границу, понятно. Туда не отпустят. Но хоть в какую-нибудь местную здравницу? Ага… И оставить Ника без машины? Тут либо отдых, либо подарок сыну. Зарплата у меня, конечно, более чем достойная, но и траты тоже – дай боже.

Возвращаюсь домой. Скидываю отсыревшую одежду и голой ныряю под одеяло. Слезы наворачиваются сами собой, хоть я и не из тех, кто позволяет себе подобные слабости. Обычно я предпочитаю действовать, а не плакать. Но тут я даже не знаю, с чего начать.

Неделя проходит будто сквозь меня. Я что-то делаю, куда-то иду, провожу много времени с Леськой, восполняя то, что ей недодала, а по ночам вгрызаюсь в угол подушки, чтобы в голос не завыть от тоски и медленно умираю.

– Собирайся!

– Чего? – непонимающе смотрю на сына.

– Говорю, собирайся. Ты идешь со мной.

– Куда иду? – откладываю в сторону очки, которые нацепила на нос, в надежде скрыть красные от недосыпа глаза.

– В клуб. Мы с Сеней собирались развеяться. Тебе тоже не помешает.

– В клуб? Ты серьезно? Мне сколько лет?

– Это неважно. Давай, мам, я не шучу. Не успеешь переодеться – потащу тебя, в чем есть.

Окидываю взглядом свой домашний костюмчик. И неожиданно для самой себя соглашаюсь. Бегу в душ, привожу лицо в порядок при помощи более плотного, чем обычно, макияжа. Леська сидит рядом и завороженно наблюдает за отточенными движениями кисти. Улыбаюсь и провожу щетинками по ее носу. Маленькая проказница смеется.

– Теперь я тоже красивая?

– Ты всегда красивая. Самая красивая девочка на планете.

– Но мне с вами нельзя?

– Пока нет. А вот когда подрастешь – мы дадим жару.

– Разве ты тогда не будешь старой-престарой?