— О-о-он м-м-мо-мо-о-ог с-с-ска-а-азать н-н-не-е-е…

— … неправду? Дабы заставить нас искать врагов среди своих же людей? — спросил парень, дождался подтверждающего кивка и отрицательно помотал головой: — Нет, Еремеич в этом деле дока, так что сведения верные. Плохо только то, что пленный не знает ни одного имени.

— Д-д-для н-н-не-е-екото-о-орых д-д-де-е-еньги…

— … это все? Да, ты прав! — вздохнул он, с хрустом сжал кулаки, секунд пять-семь невидящим взглядом пялился в ночную тьму, которая мне казалась сумерками, а затем желчно добавил: — Знаешь, а ведь я не удивлюсь, если вдруг окажется, что предателями окажутся и Ефимка с Лягухом. Ведь они за деньги сделают все, что угодно! Так, стоп: а ведь о том, что меня, наконец, решили отправить на заимку, они узнали одними из первых! Что им мешало продать эти сведения Левашовым⁈

Разжигать в нем костер недоверчивости я не собирался, поэтому пожал плечами. Но парень счел этот жест знаком поддержки и криво усмехнулся:

— А ведь эти твари своего уже добились: я подозреваю всех и вся, готов вцепиться в глотку всем, кроме деда, отца, матушки и дядьки Ждана, вряд ли удивлюсь даже выстрелу в спину и делюсь своими сомнениями с добытчиком Искр, которого знаю всего несколько часов…

…После полуночи маги-телохранители, наблюдавшие за нами издалека, увели своего подопечного отдыхать. После их ухода я какое-то время страдал из-за того, что не достану до бронекатера-перевертыша, идущего в кильватере, одним рывком, а потом перестал тратить время на ерунду, посмотрел на небо, медленно, но уверенно затягивающееся низкими облаками, и ушел в каюту, в которой после возвращения с «охоты» на кораблик Левашовых оставил три вещмешка с мелкими трофеями.

Первым делом, конечно же, прибавил яркость керосиновой лампы, выдвинул ящик шкафа, встроенного в стену, проверил сторожки и ничуть не удивился, обнаружив, что дверь открывали, а из вещмешков позаимствовали какую-то часть личных вещей Левашовых.

Но самое ценное — деньги, палочка-тестер и чем-то понравившийся кованый нож — я предусмотрительно переложил в свой рюкзак, поэтому мысленно пробормотал «У нас не воруют…», кинул его на кровать и принялся готовиться ко сну. Для того, чтобы обезопасить себя от ночных визитов, забил в щель под створкой, открывавшейся внутрь, сразу два деревянных клина, заботливо вырезанных из полена после поминок. Потом в том же самом стиле заблокировал крошечный иллюминатор, через который, по уверениям буйствующей паранойи, ко мне могли закинуть, к примеру, рыболовный крючок на леске и украсть «однодневку». И лишь после этого позволил себе раздеться, лечь и провалиться в сон без сновидений.

Проснулся в восемь с минутами и не сразу понял, где нахожусь. Когда голова заработала в нормальном режиме, прислушался к мерному перестуку работающего дизеля, проверил состояние раны, счел его удовлетворительным и сдуру решил оценить плотность магофона. Почему «сдуру»? Да потому, что, слив Силу попытками «выморозить» пол каюты окоченениями и потратив на восстановление резерва час и двенадцать минут, чуть не лопнул от желания сходить в туалет. Впрочем, как выяснилось после того, как я справил нужду и умылся из бочки с речной водой, обнаружившейся на корме, альтернативный вариант мог и не сработать — как только я вытер лицо трофейным полотенцем, в поле зрения возник один из четверых рубак, слонявшихся без дела именно в этой части «Ласточки», и сообщил, что Петр Семенович ждет меня на завтрак. В кают-компании.

Я быстренько затолкал трофейные мыльно-рыльные принадлежности в боковой карман рюкзака, пригладил отросшие волосы и коротко кивнул в знак того, что готов. Потом прогулялся по коридорчику не для простых смертных, вошел в небольшое, но довольно уютное помещение, поймал взгляд Докукина-младшего, сидевшего во главе стола, уважительно склонил голову и промычал что-то приветственное.

Он тоже пожелал мне доброго утра, а Ждан Еремеевич начал общение с забавного вывода:

— Кланяться ты, определенно, не привык. Следовательно, твой род либо входит в десятку влиятельнейших родов добытчиков Искр, что крайне маловероятно, либо отшельничает уже не один десяток лет. Владения первых найти и объехать несложно. А вот с поисками вторых возникнут проблемы — да, их ходоки регулярно появляются в большом мире. Но, продав добычу, сразу же уходят обратно и растворяются во внешних областях Пятна. Кстати, ты так и не вспомнил свою фамилию или, хотя бы, отчество?

Я сглотнул «подступивший к горлу комок», опустил взгляд, расстроено мотнул головой и поморщился, как от вспышки сильной головной боли.

— Пока расстраиваться не с чего… — подал голос Константин Алексеевич, изображавший статую у двери.

— Судя по тому, что у тебя пока не прошла головная боль, травма, вызвавшая амнезию, была получена совсем недавно. Соответственно, организм все еще борется с более серьезными последствиями и не тратит ресурсы на «такую ерунду», как восстановление памяти…

Его «авторитетное мнение» подтверждало мою легенду, так что я без какого-либо внутреннего сопротивления изобразил слабенькую благодарную улыбку и сел в кресло, в которое жестом отправил внук главы рода. А через несколько мгновений потерял дар речи от убийственного заявления Ждана Еремеевича:

— Игнат, не знаю, заметил ты или нет, но в вещмешки с твоими трофеями залезали аж четырежды. Сразу после того, как ты сошел с «Ласточки» на берег, Константин Алексеевич по моему приказу составил подробный список твоего имущества и передал мне. Потом в каюту наведался Лягух и украл два самых дорогих наручных стреломета, все артефактные болты, все золото и почти все шелковое белье. Через час после отплытия в нее заглянул еще и Баклан. Этот позаимствовал перевязь с метательными ножами и платиновый браслет. А в «благодарность» подкинул тебе серебряный, принадлежавший Митричу. Ну, а незадолго перед тем, как вы с Петром Семеновичем наговорились и пошли спать, я снова отправил к тебе Константина Алексеевича, с его помощью узнал о кражах и принял кое-какие меры. В смысле, разговорил Баклана, заставил всех остальных рубак выслушать его признания, собственноручно удавил и выбросил паскуду за борт. С Лягухом тоже разберусь. Как только появится возмо— …

— Дальше я! — гневно рявкнул Перт Семенович, который во время этого монолога успел пойти красными пятнами, поймал мой взгляд и извинился. За преступления своих людей. От имени всего рода Докукиных. А потом добавил несколько предложений, заставивших его зауважать еще сильнее: — И еще: я понимаю, что слова — не лучшая компенсация за порушенную веру в Слово и причиненный ущерб, поэтому отвечу действием: во время