Я открыла рот, чтобы заговорить, но страх охватил меня.

— Я должна быть сильной, но всякий раз, когда я думаю о том, чтобы снова быть с тобой, я замираю, и этот иррациональный страх берет верх. Это бессмысленно. Ты не разбивал мне сердце. Я сама разбила свое сердце, бросив тебя. Я не знаю, почему я такая. Что, черт возьми, со мной не так? Почему у меня ничего не получается?

Он должен был понять меня, должен был понять те чувства, которые я не могла сформулировать. Мы оба были сделаны из одних и тех же компонентов. Разбитые сердца. Разбитое детство. Разбитые родители, которые сломали и нас. Если кто-то в этом мире и мог понять меня, то это был он.

— Ты боишься. Я понимаю. Но если ты можешь сделать прыжок ради кого-то, пусть это буду я.

Конечно, он был прав. Я вспомнила, что чувствовала месяц назад, находясь в бальном зале, слушая рассказы людей о Винсенте и понимая, как много я упустила. Я не хотела больше упускать Дамиана.

Я немного помолчала.

— Обязательно ли это должен быть прыжок?

Он сдержал улыбку, но я видела ее в его глазах.

— Это может быть просто шаг.

— Я хорошо шагаю.

ГЛАВА 33

Скептиков никогда не обманывают.

Притча

ДАМИАНО ДЕ ЛУКА

Отец позвонил в середине ужина. Я сидел за столом с остальными лидерами синдиката. Рен сидела по другую сторону от Ашера, потому что она уже проявила благосклонность на утреннем совещании и не хотела переигрывать за ужином.

Когда позвонил папа, я ответил на звонок и нырнул в коридор, ведущий в ванную.

Отец даже не стал ждать, пока я поприветствую его, прежде чем заговорить.

— Ты представляешь фамилию Де Лука, и ты облажался. Я говорил тебе, что ты не годишься для этого. Ты — гребаный позор.

— Чего ты хочешь, старик? — У меня не было на это времени.

— Слушай, с деньгами туго…

Я рассмеялся.

— Я вешаю трубку.

— Подожди! Выслушай меня.

Я выслушал, потому что то, до чего он опустился, меня позабавило. Он оставил мне шрамы на спине от своего ремня, а я забрал у него империю, которая давала ему силу так поступать со мной. Приятно было немного потрепать его по лицу.

Он выдавливал слова так быстро, как только мог, явно боясь, что я брошу трубку.

— Ты перечислил мне половину того, что я обычно получаю в этом месяце.

— Твое пособие было уменьшено и перераспределено между людьми, которые больше его заслуживают. Гуманное общество. ASPCA. Кампания за права человека, ACLU, Южный центр по борьбе с нищетой и около дюжины клиник.

Если говорить начистоту, почти все на этой планете заслуживали денег больше, чем мой отец, но мне нравилось отдавать деньги на те цели, которые он особенно ненавидел. Наверное, это единственная радость, в которой я никогда себе не отказывал.

— Сукин сын! Это мои деньги! Ты уже отправил меня в дом престарелых с людьми, чьим главным жизненным достижением являются их гребаные внуки. Я Анджело Де Лука!

Он был такой чертовой головной болью. Таким он и был. Время от времени он просаживал свои деньги, и я получал воинственный телефонный звонок, который заканчивался одинаково — я вешал трубку.

— Есть ли смысл в этом звонке или это просто трата моего времени?

— Эта твоя девушка. Витали. — Он говорил невнятно, его фальшивые зубные протезы, вероятно, немного выскользнули из его пьяного бреда. — Ты потеряешь синдикат, если выберешь ее, а вместе с ней и мое пособие. Не облажайся.

Тот факт, что он знал, что Рената здесь, нервировал меня. Я знал, что он получает информацию от старых солдат, и я не преследовал их, потому что они были родственниками людей, которые хорошо мне служили, но меня все равно раздражало, насколько он был информирован.

Мои пальцы сжались на телефоне.

— Это не твое дело.

— Это мое дело, когда ты распоряжаешься моими деньгами.

— Я не управляю твоими деньгами. Я управляю деньгами синдиката Де Лука, которые больше не принадлежат тебе.

— Брось девчонку Витали. Она — мертвый груз.

— Нет.

— Как она тебя так держит.

— Это называется любовь. Попробуй как-нибудь, Анджело. Может, это сделает тебя менее мудаком.

Его безумный смех донесся до моего уха. Я понял, что давно его не слышал, потому что он меня охладил.

— Любовь. — Он снова засмеялся. — Любовь! — Его техасский акцент становился все глубже, а смех выводил его из равновесия. — Нет такой вещи, как любовь! Любовь — это когда я убивал твою мать, прежде чем она успела убить меня. — Он снова фыркнул. — Любовь. Такого понятия не существует.

РЕНАТА ВИТАЛИ

В тот вечер я досидела до конца ужина, оставшись относительно невредимой. Двое солдат из Камерино напротив меня обсуждали поездку в Италию, которую они совершили, а женщина рядом со мной, кажется, ее звали Маркиза, прохлаждалась.

Она обратилась ко мне.

— Ну, я ужинала с Папой римским, когда в последний раз посещала Средиземноморье.

Я кивнула и вежливо улыбнулась, сдерживая свое раздражение.

— Очень мило.

— Да. — Она вздохнула и погладила свою прическу. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказала, что ей около сорока, но благодаря талантливой пластической операции она выглядела на тридцать. — Мне пришлось прервать встречу, чтобы встретиться с итальянским президентом. Он, видите ли, очень занятой человек, но всегда найдет для меня время.

Мне стало интересно, знает ли она, что он мой крестный отец. Кивнув, я оставила это при себе.

— Как здорово с его стороны.

Жена одного из солдат Камерино улыбнулась мне.

— Ты ведь из Италии, верно?

— Да, хотя я уже давно не была на родине.

— Я даже не слышу акцента!

— Я училась в школе-интернате в Штатах и довольно быстро забыла его.

Маркиза хмыкнула.

— Школа-интернат в Штатах? Я отправила своих детей в Англию, где они могли получить достойное образование. В наши дни в Америке нельзя доверять учителям. Никто из них не знает, как правильно выполнять свою работу.

Я сжала кулаки под столом, гадая, прикусила бы Маркиза язык, если бы узнала, что я была учителем в государственной школе. В иерархии синдиката Маркиза не была никем. Она была просто самым высокопоставленным членом за этим столом — потому что я формально не принадлежала к мафии — и находилась во власти.

Жена Камерино нахмурилась.

— Мой школьный учитель помог мне подать документы в колледж, прислал рекомендательное письмо и помог собрать