Шрифт:
Закладка:
– Я только спросить хотела: это вы запустили ко мне домой соседок? Старенькие такие. Сестры.
Баба Зоя недоуменно подняла брови.
– Когда это?
– Ну, я вам ключи оставляла. Помните, когда ногу подвернула на крыльце.
– Ох, я и забыла о твоих ключах, – уборщица чуть ли не с головой зарылась в объемный пакет. Потом нервно вытрясла содержимое на стол. Что–то покатилось и упало на пол. – Вот так всегда, когда торопишься. На, держи.
Ключи громко звякнули, словно радовались, что вернулись к своей хозяйке.
– Так пустили соседок или нет?
– Что ты, милая, как я могу? Да и когда успела бы? Я до нашей аптеки только доковыляла, как Кирюсик отправил меня убираться в одиннадцатую. Бурай у крыльца ждал. А что? Украли чего–нибудь?
– Да. Украли. Надежду.
– Тьфу на тебя!
– Алло! Женька, привет!
– Да, Виктор. Как отдыхается? – больше ехидства в голосе. Пусть знает.
– Какой отдых? Он мне только снится, – вздохнул в трубку Горн.
– Не надо о снах, – я оборвала сменщика. Все еще дулась на него. – Из–за тебя мне приходится работать до десяти. А впереди Новый год, подарки не куплены, елки не наряжены…
– Ну, прости. Клянусь, после новогодних праздников все отработаю. В двойном размере.
– Смотри, я запомню. Чего звонишь–то?
– Совсем забыл сказать, для тебя там коробку принесли.
Я замерла.
– Какую коробку? Кто принес? Старушки?
– А леший их знает. Вчера утром в аптеке столпотворение было. Пенсионеры как сорвались. Видать на Новый год корвалолом запасаются. У каждого свое спиртное.
– И где она? – ноги стали как ватные. Не знаю, что больше страшило: привет от сестер или разочарование, что это образцы каких–нибудь женских тампонов из фармкомпании. Вроде и небольшой подарочек дружественному провизору, в то же время реклама.
– На моем шкафчике. Сунул и забыл.
Виктор высокий, как мачта корабля. Ему даже не надо поднимать руку. А мне пришлось встать на стул. И зачем туда положил?
Глупый вопрос. Все шкафчики закрываются, а оставишь коробку на видном месте – всегда найдутся желающие заглянуть в нее.
Я трясущимися руками открывала картонку, обшитую красным шелком. Сначала развязала золотую ленточку, потом сняла крышку и убрала в сторону шуршащую бумагу. На салфетке лежал круглый хлебец с растекшимся по нему медом.
– «Ухо слона»… – произнесла я и села на стул.
«В постоянной нужде». Вероятно, из всех фраз мировой литературы
эта наиболее кратко и емко описывает суть романтической страсти: нужда.
Хелен Фишер. «Почему мы любим. Природа и химия романтической любви»
Стоит ли объяснять, я ни минуты не сомневалась, что «Ухо слона» прислали сбежавшие старушки, ведь при них я упоминала об этом традиционном индейском блюде.
Я думаю, незатейливый десерт получил свое название гораздо позже, чем во времена Чингачгука – от современных американцев, действующих по принципу «что вижу, о том и говорю». До покорения Дикого Запада слоны там не водились, и коренное население не могло знать, какие они лопоухие. Наверняка блюдо имело какое–то свое, исконно индейское название.
В голове быстро нарисовалась картинка, где группа краснокожих мужчин во главе с вождем сидит у костра и попыхивает трубкой мира. После длительного молчания, один из индейцев, заговорщицки кивнув остальным и увидев потепление в их глазах, повернул голову к своей скв… к–хм, женщине и неторопливо произнес что–то типа такого:
«Будоражащая Кровь, испеки–ка нам тот хлебец на жире бизона да намажь его медом, что принес Укушенный Сотню Раз в свой последний поход к диким пчелам».
Да, именно так лакомство и называлось – «Круглый Хлебец, Политый Диким Медом». Язык сломаешь. Янки не любители забивать голову всякой чепухой, поэтому сказали свое веское – «Ухо слона» и баста!
Я еле дождалась конца рабочего дня.
Взглядом подгоняла минутную стрелку, а она с маниакальным упорством замирала на каждой черточке и только доведя меня до кипения, делала следующий шаг.
Несколько раз я открывала коробочку с незатейливым лакомством, подносила ее к носу, вдыхая густой медовый аромат. Перед самым уходом не удержалась, отломила небольшой кусочек. Посмаковала. Вкусно, необычно. Как хворост, который вместо сахарной пудры облили медом.
Ближе к подъезду я уже не шла, бежала. Благо нога перестала болеть, и ботинки на рифленой подошве не скользили.
Под козырьком столкнулась со счастливой семьей.
– Тетя Женя, привет! – Димка помахал ладошкой в варежке. Он сидел на руках у улыбающегося Игоря. На стоянке, посветив фарами, добротно заурчал японский внедорожник, готовый принять в свое просторное нутро тех, кто осознал, что любовь, если она жива, может простить все.
Ната вместо приветствия крепко меня обняла.
– Вы куда на ночь глядя?
– Хотим показать Димке, как красиво к Новому году украшен город. Главные улицы сплошь в огнях, а на центральной площади ледяные фигуры с подсветкой… Хочешь, поедем с нами?
– Нет–нет! Я домой. Меня там тоже фейерверк ждет, – я верила, что «Ухо слона» приведет меня к вигваму Чингачгука.
Влетев в подъезд, почувствовала запах ванили.
Ба! Да у нас появились новые жильцы – любители печеного! Выходит, и в прошлый раз не показалось?
На втором этаже, у квартиры, где за последние дни я не раз замирала, чтобы долбануть носком ботинка по двери, словно споткнулась. Даже сделала шаг назад.
Не знаю, какая сила заставила меня прижать ухо к двери. Я распласталась по ней, вслушиваясь в едва различимые шорохи.
Старушки вернулись? А может там поселились те самые любители сладенького?
Рука потянулась к кнопке звонка, а мозг лихорадочно соображал, что сказать, если дверь откроют не сестры.
«Здравствуйте! Это от вас так вкусно пахнет?»
Как–то не очень звучит…
«Привет! Я ваша соседка сверху. Если что–то случится, вы знаете кто виноват!»
Э–э–э…
И вообще, зачем мне стучаться в соседские двери, если меня ждет Чингачгук?
Я убрала палец от кнопки звонка.
Но дверь вдруг открылась, и моя рука, что еще не успела вернуться в исходное положение, попала в чьи–то живые тиски. Неведомый ураган втянул меня в темный коридор.
Меня так крутануло, что с плеча слетела сумка, коробка с «Ухом слона» шмякнулось куда–то под ноги, шапка, что была плотно натянута на уши, исчезла, а мой начавшийся было крик «а–а–а!» прекратили чьи–то губы.
