манію. Высшая власть утратила всякий кредитъ. Кто бы ни попалъ въ президенты республики, если онъ остается вѣренъ своей присяге безсиленъ передъ политиканствомъ Палаты.

Изъ всѣхъ президентовъ, какие перебывали въ этой должности за двадцать пять лѣтъ существовашя третьей республики — только маленькій старичекъ въ золотыхъ очкахъ и быль выдающимся политическимъ человѣкомъ; но и онъ ушелъ при первомъ крупномъ столкновении съ Палатой.

Тьера я видалъ до его президенства; Макъ-Магона до и послѣ, а за время «Макъ-Магоніи» я не попадалъ въ Парижъ; Греви случалось видѣть и президентомъ Палаты, и президентомъ республики. Его довольно скандальное паденіе произошло въ мое отсутствие изъ Парижа. Но въ памяти моей сохранился его всегда спокойный обликъ пожилого судьи или адвоката съ такимъ же спокойнымъ тономъ и умѣренными жестами. Въ креслѣ президента Палаты онъ былъ совершенно въ своей сферѣ и считался тогда образцомъ цивической добродѣтели. Скупость и слабость къ своему аферисту-зятю не позволили, ему сойти со сиены безъ скандала. Лицо и довольно деревянная фигура Карно слишкомъ хорошо всѣмъ извѣстны, чтобы нужно было распространяться о немъ. Послѣднихъ трехъ президентовъ я лично, какъ президентовъ, не видалъ.

Убійство Карно завершило собою цѣлый рядъ взрывовъ революціоннаго анархизма. Въ эти двадцать пять лѣтъ рабочая масса была волнуема всякаго рода агитаторами; но Палата, до послѣднихъ годовъ, когда въ нее уже почали депутаты-соціалисты, хранила свое буржуазное равнодушіе къ разпымъ «проклятымъ» вопросамъ и защищала только свои архи-буржуазные интересы, и, разумѣется, должна была поплатиться за такое закорузлое равнодушіе къ самьшъ кореннымъ вопросамъ народной жизни.

Но объ этомъ я еще буду имѣть случай говорить въ тѣхъ главахъ, гдѣ передъ нами пройдутъ и руководящіе классы Франціи, и борьба сытыхъ съ голодными, и народъ въ тѣсномъ смыслѣ, и пропаганда антибуржуазныхъ идей.

Изъ министровъ, за цѣлыхъ почти двадцать лѣтъ, никто не добился прочной популярности и очень многіе должны были сходить со сцены, или дѣйствительно замаранные, или испытывая взрывы самой ожесточенной непріязни, дѣлаясь той головой деревяннаго турка, по которой всѣ колошматятъ безъ жалости. Такая судьба, какъ извѣстно, постигла и одного изъ самыхъ дѣльныхъ министровъ — Жюля Ферри. Его заслуги по народному просвѣщенію во Франціи — несомнѣнны, но одна неудачная кампанія въ колоніяхъ превратила его надолго, до самой смерти, въ такую голову деревяннаго турка, вплоть до покушенія, послѣдствія котораго, конечно, ускорили его смерть. Жюля Ферри я встрѣчалъ еще въ концѣ второй имперіи, на заграничныхъ конгрессахъ Мъра и Свободы, гдѣ онъ, будучи адвокатомъ и сотрудникомъ газеты «Temps», выступалъ, какъ врагъ тогдашняго политическаго режима. И умное ловкачество, не лишенное настоящей дѣльности — не спасло такихъ первыхъ министровъ, какъ Френсине, отъ потери популярности. И его случалось мнѣ видать уже пожилымъ челлвѣкомъ, съ бѣлыми сѣдинами, дѣйствительно похожимъ на свое прозвище «lа souris blanche». Онъ былъ другомъ и ближайшимъ сотрудникомъ Гамбетты, и еслибъ Гамбетта не умеръ несвоевременно и попалъ въ президенты — и онъ, конечно бы, не разъ избиралъ его главой своего кабинета. А сколько пролѣзло въ министры совершенно ординарныхъ депутатовъ! И даже тѣ, кто считался еше выдающимся — удивляли своихъ ближайшихъ знакомыхъ быстротой, съ какой они попадали въ министры; хотя бы напр., Ивъ Гюйо, которому удалось нѣсколько лѣтъ просидѣть въ министрахъ публичныхъ работъ. Этого Гюйо я зпаю уже около сорока лѣтъ. А когда-то, въ концѣ второй имперіи, былъ съ нимъ въ одномъ литературномъ обществѣ—въ «Conférence Labruyère». Онъ тогда считался довольно начитаннымъ самоучкой, болыпе по экономическимъ вопросамъ, жилъ въ мансардѣ Латинскаго квартала и промышлялъ перомъ своимъ вплоть до писанія рекламъ въ стихахъ и прозѣ для извѣстнаго шоколаднаго фабриканта Мёнье; a впослѣдствіи составлялъ для него цѣлыя брошюры и книжки, когда этотъ честолюбивый шоколадчикъ задумалъ пробраться въ депутаты. И вотъ такой Ивъ Гюйо, сдѣлавшись бойкимъ и довольно безшабашнымъ журнальнымъ строчилой, велъ походъ противъ офиціальныхъ властей, въ особенности противъ полиции (это было въ восьмидесятыхъ годахъ), его выбрали гласнымъ парижскаго муниципалитета, онъ продолжалъ свою роль памфлестиста и проникъ въ Палату; а оттуда въ одинъ изъ кабинетовъ при президентѣ Карно. И когда, бывало, встрѣтишь одного изъ своихъ товарищей пo «Confèrent Labruyere» и спросишь его:

— Неужели Ивъ Гюйо — министръ? — то непремѣнно получишь въ отвѣтъ

— Да онъ еще изъ самыхъ лучшихъ!

Министромъ онъ прославился своими безпрестанными разъѣздами и обилиемъ суточныхъ денегъ, какия на этомъ заработалъ. А теперь превратился въ финансоваго дѣльца и долгого сотрудника ежедневныхъ газетъ.

Или напр., недавній морской министръ Локруа, съ которымъ я встрѣчался въ концѣ шестидесятыхъ годовъ. Онъ и тогда былъ уже радикаломъ и его въ республиканскихъ газетахъ цѣпили, какъ остроумнаго, политическаго хроникёра. Первоначальная его карьера была — сочиненіе водевилей. Репутація республиканца дала ему ходъ въ Палату; послѣ войны онъ женился на вдовѣ одного изъ сыновей Гюго, управлялъ министерствомъ народнаго просвѣщенія, а потомъ вѣдалъ судьбами французскаго флота.

Какъ все, что Франція пережила въ своей внутренней и внѣшней политикѣ за цѣлыхъ тридцать лѣтъ, отлично отъ того, что происходило по ту сторону Ламанша!.. И въ 1867 г., когда я впервые пріѣхалъ въ Лондонъ, и двадцать восемь лѣтъ спустя — незыблемо держался и держится все тотъ же государственный строй Великобританіи, и королева, бывшая въ 1867 г. уже пожилой женщиной, почти такъ же бодро исполняла свои обязанности конституціонной монархини. Въ Парламентѣ неизмѣнно происходила смѣна двухъ политическихъ главенствъ — виговъ и торовъ. Вы находили Гладстона во главѣ кабинета, въ слѣдующій годъ его смѣнялъ Д' Израэли. Вы были въ отсутствіи болѣе четверти вѣка, вернулись— нашли опять либералыіый кабинетъ лорда Розбери. He успѣли вы хорошенько осморрѣться въ Лондонѣ, какъ этотъ кабинетъ имъ, и опять лордъ Сольсбери — испытанный консерваторъ и недавно первый министръ — получилъ довѣріе страны. Эти постоянныя смѣны со стороны могутъ казаться такими же превратностями внутренней политики, какъ и чередованіе кабинетовъ по сю сторону Канала; но разница огромная. Джонъ-Буль, до поры до времени, держится своихъ государственныхъ и общественныхъ устоевъ, и паденіе министерствъ совпадаетъ только съ новымъ настроеніемъ избирателей.

Но можно ли сказать, что Англія въ политическомъ и соціальномъ смыслѣ; за эти тридцать лѣть нисколько не измѣнилась?

Утверждать этого нельзя, но новыя теченія вращаются по прежнему, въ оѣхъ же рамкахъ государственнаго уклада.

Помшо, въ первую мою поѣздку въ Италію (въ концѣ франко-прусской войны) я познакомился за однимъ изъ неаполитанскихъ табльдотовъ, съ курьезной парой англичанъ: отецъ смотрѣлъ богатымъ коммерсантомъ или дерененскимъ сквайромъ и очень гордился своимъ сыномъ, имѣвшимъ званіе «follow» одного изъ оксфордскихъ колледжей — что тогда давало пожизненное содержаніе въ пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Старикъ, поучая меня преимуществамъ англійскаго устройства, безпрестанно повторялъ,