у нее. Устала. Отказалась от кофе, чтобы заснуть. Придя, однако, к ней, установила, что потеряла мою дивную серьгу (подарок мамы). По дороге от церкви до нее… Хоть плачь! Как они мне шли! Сегодня, как назло, одна дама (тоже причастница и тоже Ольга)172 говорит: «Тезка милая, хочу сказать, что Вы не только интересны, но — красавица (* Я не красива, но привожу ее слова как иллюстрацию к красивым серьгам и тому… что могут безделушки сделать!) (прости, что так пишу, но это буквально), носите эти чудесные серьги всегда и вуальку…» Увы, серег уже нет! Но это — искушение, не надо красоваться. Надо проще. И я принимаю с благодарностью урок. Ну, конечно, мы выбежали уж при первом свете искать, но… столько выпало снегу за ночь!.. Так надо, значит.

Хотела тебе писать с себя портрет в этих серьгах. Значит и это нельзя… Но все это не важно. Иванушка, горлинка, я не получила «Михайлов день». Неужели пропало? Ванюша, сейчас, как вернулась домой, — приносят твой цветок… Обнимаю тебя и цветы. Поцеловала их. Конечно, приняла в сердце, но браню тебя, растратчик! Прислали очень красивую азалийку, густо-розовую. Буду ее холить. У меня на них легкая рука. Свекор упрашивает взять и его, которые все гибнут, на «лечение». Получил ли ты мое?? Теперь открою: я просила А[нну] С[еменовну] взять для Е[лизаветы] С[еменовны] 20 марок для елочки тебе или хороших цветов. Она тогда, когда я истекала кровью, звонила маме и сказала, что ничего взять не может, но мы надеялись, что марки то хоть взяла. Когда мама, наконец, смогла от меня урваться в Гаагу за посылкой, то спросили и о деньгах. Не для того, что мне их надо, но чтобы знать, получишь ли ты елочку. Чтобы не терять времени, я 5-го же декабря писала Елизавете Семеновне, умоляя ее купить тебе от меня и то, и другое, а если мол, деньги не взяла А[нна] С[еменовна], то поскорее ответьте, чтобы я успела И. С. Ш. еще через магазин хоть послать. В магазине «Roussel» сказали, что о деньгах ничего им не известно, и я была счастлива, что, значит, взяла, мол!

От Елизаветы Семеновны никакого сообщения… Как вдруг дней через 10 письмо заказное от Руссель, а в нем 20 марок с сообщением, что M-me B[oudo] их не взяла. Я, конечно подумала, что, получив мое письмо, Е[лизавета] С[еменовна] спросила сестру, а та распорядилась мне вернуть деньги. Я горько была обижена… обеими. Ты поймешь?! Послала тотчас же тебе цветы через магазин, но там ни за что не ручались. Но вот вчера… пришел ко мне праздник: письмо (написанное 14-го XII!) от Елизаветы Семеновны172а чудеса! — Пишет мило, что с удовольствием устроит все, как я прошу, и что, хотя сестра и не взяла денег, «но это не важно и не спешно с отдачей» и т. д… Я ей несказанно благодарна… М. б. у тебя благодаря этому будет праздник! М. б. и меня вспомнишь с улыбкой, т. к. это мое вечное желание — елочка тебе. Как бы я ее украсила! Она обещала фрукты м. б. достать, т. к. я просила «что-нибудь и под елочку положить, что достать можно». Я ей тотчас же напишу, от всего сердца. Искала уже вчера и ищу, и буду искать оказии отдать ей «забытое» ее сестрой. Был ли ты в церкви? Здоров ли? У тебя все нервы, Вань! Утиши себя! Ох, меня вчера Марианна173 паприкой угощала. И такая досада, — полила этим соусом из пущей гостеприимности сугубо всю картошку и прочее. Ну, ковыряла вилкой: не могу обидеть, не могу и себе вредить. Кажется, прошло. Я никогда острого не ем и ни капли вина! Я знаю… Я очень берегусь. О. Дионисий[48] был очень ласков, нежен, — церковь была с начала обедни пуста, тихо, мерцали свечи сквозь елки, лампадки, и я рада была, что никто не видел моих заплаканных глаз. Плакала легко и благостно… И пришел мир! Я думала о тебе… Но звезд не было.

[На полях: ] Где-то столкнулись 2 поезда. В пути разговорилась с какой-то девушкой, и та меня на трамвай в темноте отвела, с чисто юной восторженностью. Обожает музыку, Чайковского и вообще наших композиторов и ласку перенесла, видимо, и на меня.

Обнимаю тебя радостно и нежно, ласково, тепло, от всей души! Ответь мне! Не оставляй мое движение сердца без ответа!

Оля

Посылаю цветок твоей азалии. Она очень хороша!

28

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

Второй день Рождества Христова,

8 января 1943 1 ч. дня

Олюночка моя, свет жизни, цветенье моей души, благословляю тебя, радость моя! Такого _с_в_е_т_л_о_г_о, умиротворяющего, возносящего Праздника Рождества я не переживал, таким Праздником мира и благоволения, — несмотря ни на какие бури вселенские, — не жил годы, годы… — как это Рождество! И это ты, моя чудесная, даровала мне! О, какая ты удивительная!!! — какая несказанная… моя Олюнка. Как осветила, согрела, приласкала, утишила, утешила, зачаровала нежно. Ну, слушай, моя девочка, свет мой негасимый, целящий душу и все во мне. — Олёль моя… ведь, правда это, чу-до со мной сотворилось. Вот уже 4-й день — я здоров, я не верю, но это так. С первого дня Нового года, когда приехал инженер Пастак, товарищ по оружию в белой борьбе моего Сержика, и сказал: «вот привез… — хмуро так! — пустяков вам… морковь… сейчас натру, жмите и пейте… у Вас нехватка всех витаминов, Вы все едите вареным, так нельзя… и позвоню двоюродной сестре174, она, кажется —! — хороший врач…» На следующий день утром она является… — и — «у Вас нет никакой язвы! бы-ла… да… но больны Вы гастритом, оголоданием, нервное предельное истощение… я вас вылечу в месяц! Вы — здоровы». И… — с 5-го кончилось все. Ни ощущений болей, ни отрыжки, ни тошноты… Мне сделали три вливания под кожу «серум глюкозе», она — радостно! — схватилась за твой «Бисма-Рекс» (если найдешь еще — удержи для меня!), режим пока, недели две — без мяса, — но больше свежего творога! — да, найди-ка! — молока, масла, сливок, — словом, у меня большой аппетит, я ем сытно, — яйца, и слышу, как силы вливаются. Велела «Гемостил» или — «Селюкрин», больше, и я бешено хочу писать! Я уже много написал. Олюночка, Бог дал мне отсрочку, я напишу «Пути», _з_н_а_ю!!! И все. Боже мой, какой чудный был вчерашний день! Рождество. Отправив тебе 6-го письмо, — говорил, что принесли чудный девственный белый твой цветок — любовь, я зашел к