Не знаю, сколько времени я провела в слезах, но постепенно они высохли, оставляя после себя тупое оцепенение и жуткую головную боль. Я поднялась и на нетвердых ногах дошла до ванной, умылась, а потом вернулась в комнату и легла поверх покрывала быстро отключаясь. И вот сейчас что-то заставило меня проснуться. Какая-то невидимая сила будто подтолкнула из сна прочь.

Открыла глаза. В комнате темно, на улице ночь. Тень от оконной рамы падает на стену перед моими глазами. Судя по тишине вокруг часа два ночи.

Неужели я спала так долго?

Перевернулась на спину и вздрогнула. В изножье кровати темным призраком стоял Самсонов.

Обнаженный по пояс, в одном лишь полотенце на голое после душа тело.

Широкие плечи все еще хранили бриллиантики капелек воды, грудь поблескивала в блеклом свете луны, который лился сквозь окна. С темных волос на макушке капала вода.

Я торопливо села на постели, отползая к изголовью.

Самсонов склонил голову на бок. В темноте я не могла различить черты его лица, но отчетливо ощущала его взгляд на себе. Он лазером скользил по лицу, спускался к шее, исследовал грудь под обтягивающей кофточкой, полз ниже…

Чего ты хочешь?

Хотелось задать этот вопрос и одновременно я понимала, что знаю ответ. Но признавать его было тошно. Ему нужна не я. Мое тело.

Это мысль наполнила вибрацией и низ живота слегка заныл.

Мы словно оказались в самолете, когда он сорвал с меня топ в попытке взять грубо. Я не хотела его и боялась. Сейчас я испытываю ровно то же. С оглядкой на то, что теперь я понимаю причину его поведения.

– Я буду кричать, – констатировала факт севшим голосом. Самсонов никак не отреагировал, лишь продолжил изучать меня как зверька в клетке.

Моя грудь начала часто вздыматься, заныла. Ладони покрылись потом, и я провела ими по покрывалу, забираясь еще ближе к деревянному изголовью. Ощутила его твердость лопатками.

– Я буду сопротивляться, – произнесла фразу будто заучила наизусть. Он итак это понял по моему виду, но снова промолчал. Под его полотенцем топорщилась вздыбленная плоть, она натягивала махровую ткань, выделяясь как толстая змея.

Давид опустил руки к узлу и взялся за него, а я как под гипнозом уставилась на его длинные пальцы, боясь сделать вдох. Боясь пошевелиться. Боясь выдать себя малейшим движением.

Пульс грохотал в глотке, шумел в ушах, бил по мозгам наравне с тишиной, которая укрывала нас от остального мира. Я дышала часто и прерывисто. Заставила себя сжать губы, которые покалывало от желания облизать их.

Самсонов медленно отцепил край полотенца и то бесшумным облаком упало к его ногам почти так же быстро как я накануне.

А вместе с ним на мой разум упала пелена, и я впилась взглядом во вздыбленную плоть Самсонова и все-таки сдалась – облизала губы и к чертям полетели мои попытки держаться отчужденно.

– Возьми его, – приказал равнодушно. Я помотала головой, глупо. Итак было понятно, что хочу подчиниться.

Давид обхватил член рукой у основания и провел по нему вверх-вниз кольцом пальцев. Крайняя плоть задралась, обнажая головку, которая сейчас налилась до болезненной чувствительности. Ствол, увитый надувшимися венками, одеревенел.

– Иди сюда! – тихо, но повелительно приказал, и я снова помотала головой вжимаясь в изголовье. Стало больно лопатки. – Живо…

Произнес и наши взгляды скрестились. Даже сквозь густую тьму комнаты я заметила недобрый блеск в его глазах, но упрямо вздернула подбородок. Показательно.

Рванул ко мне, не успела и сдвинуться оказалась под ним. Ударила, сжал запястья и придавил к матрасу. Дернула плечами, попыталась сбросить с себя, спихнуть, оттолкнуть. Не смогла.

Тяжело дыша уставилась в лицо врагу отца и моему. Он так же давяще на меня и замер сверху, сверля глазами. Мои волосы растрепались и щекотали лицо, кисти начали пульсировать из-за отсутствия крови – сжал до боли.

Попыталась пошевелиться под ним и почувствовала, что член уперся во внутреннюю поверхность моего бедра, красноречиво давя своей твердостью.

– Ненавижу тебя, – выплюнула ему в лицо, но в ответ лишь повел уголком губ в намеке на улыбку серийного убийцы с пустыми глазами. – Ненавижу, Самсонов!

Заткнул рот поцелуем. Грубым тараном прошелся по губам, укусил до легкой боли, оттянул нижнюю.

Руки с моих запястий убрал, долбанула по его спине, вцепилась и поцарапала кожу. Знала, что до крови, потому что зашипел. Дернул ворот черной кофточки и распластал до живота. Смял чашки кружева на голой груди, накрыл своим обнаженным и горячим торсом не смотря на капли воды. Они шипели между нами, плавились вместе с кожей, не приносили необходимой прохлады.

Я снова рванула ногтями по спине Самсонова, отрываясь на полную.

– Сука, – выдохнул и грубо развернул меня, впечатывая лицом в матрас. Живот и голая грудь вжались в покрывало, Давид подцепил край моих джинсов и сдернул до колен вместе с трусами. Я заорала, что он ублюдок.

Мои руки смяли покрывало, когда одним толчком вошел, и я содрогнулась. Огромный растягивающий до предела почти до грани боли, которая была бы, не желай я его так сильно.

Толкнулся, вжимая в матрас мои бедра. Стон сорвался с моих губ, Самсонов завел руки под меня и сжал грудь в ладонях. Снова толкнулся, выгибая спину, чтобы еще глубже заклеймить. Мои ноги сведены, его расставлены, он лежит на мне, но дышать мне мешает не его тяжесть, а жесткость его толчков. Она почти до нутра пробирает и хочется завыть от удовольствия.

Сжала покрывало пальцами, сдерживая стон. Самсонов зарычал над моим ухом.

– Скажи, что не хочешь.

– Не хочу! – крикнула, звук утонул в матрасе.

Толкнулся глубже, отвел бедра и повторил пытку, и я закусила губу чтобы не застонать в голос от накрывшего кайфа.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍– Лжешь, – усмехнулся, – как и всегда, впрочем.

Я дернулась под ним, захотелось прекратить, но его не сдвинуть он как бетонная плита.

– Тише… – оставил в покое грудь и одной рукой обхватил шею, вторую медленно опустил к чувствительной точке, которую тут же пронзило током, когда дразня прошелся по бугорку, размазывая влагу.

Начал двигаться во мне интенсивнее, чаще, жестче, не прерывая контакта сплетенных тел ни на сантиметр.