За рабочим столом Самсонова не было. Первым делом мой взгляд скользнул именно туда, и я ощутила всплеск страха и краткосрочное облегчение, когда не нашла его там. Но может, он еще не пришел?

Щёлк.

Звук, напоминавший прокручивание колесика зажигалки привлек внимание к окну с боковой стороны, и я ощутила, как мое веко дернулось. Повернула голову и захлебнулась вдохом.

Давид сидел на подоконнике. В руках золотая зажигалка: пламя открывается и гаснет повинуясь щелчкам его пальцев.

Щёлк.

Я сделала шумный вдох, зажигалка закрылась, я попыталась сглотнуть, но не смогла.

Он молчал. На меня не смотрел. Просто замер, глядя в пространство, будто ушел в себя. В свои мысли.

Я сделала шаг назад, к двери, зажигалка вновь загорелась.

Самсонов не обращал на меня внимания, и мне казалось, что уйди я сейчас, он и не заметит, но рисковать не стала. Не могла заставить себя развернуться и сбежать. Было страшно находиться здесь, но меня безумно тянуло к Самсонову. Подойти, обнять его, зарыться пальцами в его волосы, поцеловать, смакуя неспешную ласку его грубых губ.

Щёлк.

Вздрогнула, реальность выдернула из сладких грез, и я впилась в строгий профиль и одними губами произнесла.

– Любимый…

Звон бьющегося стекла резанул слух. Самсонов метнул железную зажигалку в окно и то разлетелось. Давид резко поднялся и в два шага оказался рядом. Я втянула голову в плечи, зажмурилась, потому что со всей ясностью поняла, что сейчас он меня ударит.

Но боли не последовало…

Чувствовала аромат его одеколона совсем рядом, будто он вплотную. Жар его кожи опалял как пламя черного костра, хотелось отступить или шагнуть в него чтобы не чувствовать этого раздирающего на части раскаянья. Оно рвало душу как лист бумаги на мелкие кусочки и развевало их по ветру.

– Пожалуйста… – прости. Не смогла произнести, голоса не стало как в ночном кошмаре, когда кричишь, но из горла не вырывается ни звука.

Давид не касался меня, лишь давил этой аурой как бетонной стеной, и с каждой секундой было все труднее стоять и не упасть к его ногам. С рыданиями, которые клокотали где-то в груди.

– С-с-сука, – прошипел напротив моего лица, и я обхватила себя руками, защищаясь от холода его ненависти, звенящей в голосе. – Убить тебя?

Я молчу, не могу поверить в то, что это происходит наяву.

– Охране отдать, чтобы по кругу пустили?

Впилась пальцами в плечи сквозь черную кофту, слезы предательски лизнули щеки.

– Давид…

– Заткнись! – его дыхание коснулось макушки. Самсонов рывком запустил руку в свои волосы и сжал. Но ко мне не притронулся. Не видела. Чувствовала. – Закрой. Рот.

– Я не хотела. Я люблю тебя…

– Кристина! – оборвал на полуслове и обжег грубым касанием плечи. Сжал и встряхнул меня как куклу, моя голова дернулась. Я стиснула зубы, и на выдохе открыла глаза. В его черном омуте плескалась боль и ярость. Пустота его взгляда до смерти пугала, будто смотрю в глаза покойника. В груди гулко грохнуло сердце и замерло на миг. – Замолчи…

Сипло выдохнул и я зарыдала в его руках не в силах больше сдерживать боль. Давид безотчетно притянул меня к себе, но торопливо отшагнул, будто вспомнив, что не должен позволять эту близость. Его руки разжались, и он резко отнял их, будто я раскалена, как угли. И я рухнула на пол у его ног.

Не могла произнести ни слова. Не могла вдохнуть. Не могла прекратить задыхаться.

– Уведите, – бросил короткий приказ, и меня тут же подняли на руки. Не знаю, кто это был, слезы застилали глаза, и я безвольно обмякла, обреченно опуская веки. – Вон!

Дверь закрылась, меня вынесли из кабинета, и голос Самсонова как рык раненого льва сотрясал стены.

– Нахуй. Вон!

Следом за криками послышался звон стекла, стук, хруст ломаемой мебели.

Не помнила как меня занесли на второй этаж, ничего не понимала и не соображала. Лишь когда меня поставили на пол в комнате, которую я раньше не видела, я пришла в себя. Рядом стоял Адам и переминался с ноги на ногу. Не уходил. Это он меня принес?

– Что стоишь? – рявкнула на него. Хотелось ударить, но не было сил даже руки поднять.

– Он перебесится… – басовитый голос с нотками надежды. – Вам бы под шкуру ему не лезть, и все наладится.

– Перебесится? – ошарашенно выдохнула, чувствуя, как слезы непрерывным градом текут по щекам, подбородку, шее. – Перебесится, когда меня убьет? Когда охране отдаст на забаву? Когда перебесится?!

– Вы же знаете, он никогда не выполнит угроз.

Выполнит. Не выполнит.

– Какая разница!? – глянула на амбала, горько выдыхая. – Какая разница?

Если мои слова для него пустой звук и признание, которое так берегла, лишь повод для еще большей ненависти, граничащей с отвращением.

Какая разница, что со мной теперь будет… Вместе с этим его пренебрежительным отношением померкло солнце, и я больше не видела смысла жить.

– Поспите.

– Уходи! – крикнула ему в лицо.

– Вы сдали его фейсам. Абрамов ненормальный, он мать родную продаст за палку на погоне, на уши подсядет любому только бы желаемого добиться…

Слова Адама резали без ножа. Я понимала какой была дурой. Но теперь с этим ничего не поделаешь.

– Он за Давидом уже несколько лет охотится, только подтянуть его не за что, реальных причин нет. С Давида как с гуся вода.

Реальных причин нет. А за что тогда этот налет группы захвата?

– Давида не загребут, слишком серьезные люди за ним стоят. До него грязь не долетит, а вот на руках фейсов останется. И вот. Теперь на ваших…

Кашлянул и вышел, а я безвольно сползла на пол у изножья кровати и позволила себе разрыдаться.