Шрифт:
Закладка:
— Тебя что, не учили стучаться⁈ Пошла вон! — Закричал он, и перепуганная Марина порскнула из кабинета.
Быстрым шагом направилась она к выходу из приемной, совсем забыв про прокурорское письмо.
— Мариночка, — вдруг услышала она помягчевший голос Евгения Макаровича, замерла, даже не дыша.
— Посмотри на меня, пожалуйста.
Марина медленно обернулась.
— Ты прости, Мариночка, что накричал на тебя, — Сказал зампред, стоящий в дверях своего кабинета. — Просто беда тут у меня случилась по работе.
Напуганная Марина не ответила.
— Что ты хотела, Мариночка?
— Вот, — несмело ответила Марина. — Письмо вам. С прокуратуры.
— Хорошо-хорошо, положи себе на стол. Я завтра обязательно посмотрю.
Марина робко пошла к своему рабочему месту. Медленно уложила конверт у печатной машинки.
— Кхм-кхм, — Прочистил Щеглов горло. — Ты могла кое-что увидеть там, в кабинете.
— Я ничего…
— Ну ладно тебе. Видела же, — по-простецки махнул рукой Щеглов. — Так вот. Заявляю тебе официально, что это совершено не то, что ты, моя дорогая, могла себе надумать.
— Я ничего такого и не думала…
— Да думала, — заулыбался Щеглов. — Думала же.
Щеглов вздохнул, опустил голову, покачал ею отрицательно. Потом с улыбкой посмотрел на Марину
— Иди-ка сюда, Мариночка.
— Куда?
— Ко мне в кабинет. Мы с Аллой Ивановной тебе объясним, чего ты там такое увидела. А там-то, на самом деле ничего особенного и не было.
— Да я верю вам, Евгений Макарыч.
— Нет-нет, — он стал в проходе боком, давая место войти в кабинет, поманил Марину рукою. — Иди сюда. Чаю тебе нальем. Ты конфеты любишь? У нас птичье молоко есть.
Марина помялась в нерешительности.
— Иди сюда, Марина, — сказал Щеглов и в его голосе проскочили командные нотки.
Марина внутренне вздрогнула. Потом медленно пошла к зампреду.
* * *
— Ты к нему домой едешь? — Спросил я, глядя через окошко Москвича.
На улице заходили сумерки. Солнца, стоявшего низко, я уже не видел. Скрылось оно где-то за армавирскими пятиэтажками. Только красные отблески заката горели над Сенным мостом, под которым мы только что проехали.
К фарцовщику этому поехали мы втроем: Я, Титок, да двоюродный его брат, Захар Титков. Захар был высоким, крупным мужиком лет двадцати пяти. Угрюмый и немногословный, он работал мотористом на одной из станичных МТС.
Взял его Титок как раз за внушительную, едва ли не бандитскую внешность. Да и машина у Захара имелась. Было на чем ехать в Армавир, чтоб не брать колхозные машины. Правда принадлежал этот старый Масквичонок егошнему тестю.
Въехали мы на гравийную, слабоосвещенную улицу. Полнилась она невысокими кирпичными домиками, казачками. Проглядывали и хаты-мазанки. Если бы не трубы кирпичного завода, что высились вдали, да не пятиэтажные дома городского центра, можно было бы подумать, что район этот, тонущий в ореховой зелени, принадлежал нашей Красной станице.
— Угу, — сказал напряженный Титок, — к Талому едем.
Вел как раз Титок, потому как единственный знал дорогу. Я сидел на пассажирском, выглядывал из окошка. Захар притих на заднем.
— А будет он дома-то?
— Талый почти всегда дома, — Титок потер лоб предплечьем. — Там же и торгует фарцой своей. Я больше переживаю за то, чтобы был он дома один.
Когда подъехали мы к небольшой хатке, что высилась шиферной своей крышей за невысоким темно-зеленым, в свете дворовой лампы, забором, Титковские опасения с лихвой подтвердились.
За двором стоял небольшой навес, примкнувший к забору. Под ним, на лавке, за нешироким деревянным столиком, сидели трое мужиков. Под навесом клубился молочный табачный дым. В тени, что падала на лица мужчин, краснели угольки сигарет.
Когда мы подъехали, мужики напряглись.
— Ну чего, пойдем? — Спросил я.
— Щас, погодь чутка, — Титок громко сглотнул, потом выдохнул. — Ладно. Нечего тянуть. Ух… водочки бы.
Мы вышли из машины. Спокойно направились к сидящим под навесом.
— Который из них твой Талый? — Спросил я у Титка.
— Никакой. Нету его тута.
— А этих знаешь?
— Неа.
Голос Титка подрагивал. Видно было, как он волнуется.
— Здорова мужики! — Крикнул Титок троице, когда мы приблизились.
Мужики отвлеклись от карточной своей игры, переглянулись. Один из них, худощавый, молодой мужчина, сидящий за столом по пояс голый, положил карты рубашкой вверх. Глянул на нас злобным взглядом. Оскалил щербатый рот.
— Ты че, попутал, фраер? — Сказал он хрипловато, — ты кого назвал мужиками, чмошник?
Глава 20
— Чего? — Напугался Титок. — Да я ж ничего… Ничего такого…
— Это вы тут мужики сиволапые подкатили, — заерепенился худощавый, подался немного вперед. — С деревни вылезли. Не знаешь, как с людьми нормальными разговаривать, так пасть не открывай.
— Ну чего вы? — Титок совсем растерялся, — я ж просто так. Дело у меня к Талому, можно мне…
— Вот как подкатили, — хмыкнул паренек, — так и катитесь обратно, фраерки.
Остальные двое: толстый, одетый в тельняшку-безрукавку мужик и другой, с костлявым желтым лицом и бритой, головой молчали. Они казались безразличными ко всей этой Титка с худым перепалке, однако видел я, как внимательно следят эти люди за нами, и тем, как мы себя ведем, как держимся.
— Кто из вас старший? — Вклинился я.
— Сопли утри, не дорос ты еще со старшими разговаривать, — набычился худощавый.
Я не обратил внимание на выпад паренька и сказал толстому:
— Перхоть эта ко всем у вас так обращается? Уйми его, будь добр. Потому как мы по делу.
— Че? Ты на кого хайло разинул⁈ — Вскочил худощавый, но его тут же осадил толстый, положил на плечо тяжелую свою руку.
— Сядь Шуруп, вишь, они по делу, — проговорил толстый хрипловато, при этом щеки его, вислые, словно бульдожьи брыль, колыхались при каждом слове.
Худощавый, которого назвали Шурупом, поправил не по размеру пиджак, что телепался на его узких плечах. Медленно сел.
— Иш какой, — грубым, необычно глубоким голосом проговорил желтый с костлявым лицом, — мужик, а борзо болтает.
— Говорю я о деле, — продолжил я, — потому и раздражают меня его девчачьи визги — Я кивнул на худого, тот аж покраснел от злости. — А все эти эмоции, они только
