Шрифт:
Закладка:
— Насколько мне известно, бо́льшую часть американского континента уничтожило землетрясением, — блеснул знаниями Баталин. — Да, я интересовался по их поводу и именно по той причине, которую озвучил Толя. Всё это, конечно, на уровне слухов, то здесь что-то расскажут, то там краем уха услышат. Однако несмотря на разрозненную информацию, вся она сводится к одному: там практически не осталось выживших. Города сравняло с поверхностью, около тридцати процентов земли ушло под воду. В общем, стихия максимально прошлась по ним.
— Это можно как-то проверить? — засомневался я.
— Разве что экспедицию отправить.
— Найди добровольцев и вышли в ближайшее время. Я хочу быть уверен, что нам не придётся противостоять государству с былой военной мощью. Как-то я жёстко затупил за всеми этими разборками, что у нас есть ещё заокеанский враг, который уже давно спит и видит нас на коленях.
— Хорошо, сделаю. Но думаю, эти истории правдивы. Всё-таки десять лет прошло… Если бы они могли, то уже давно бы высадили свои войска на наших землях.
Мы ещё долго беседовали ни о чём. Затем к нам присоединился Филин, который доложил об удачной отправке наших диверсантов в стан врага. Получив данную новость, мы в очередной раз обсудили стратегию и не забыли перемыть кости канцлеру Германии. К наступлению всё было готово.
* * *
Как оказалось, Баталин действительно приукрасил происходящее на Европейских землях. Вот только немного не в ту сторону. Ситуация оказалась настолько плачевной, что мы практически не встретили сопротивления. Наша армия прошла территорию пшеков, как раскалённый нож сквозь масло.
Нищее, оголодавшее население страны вываливало на улицы, провожая наши войска мрачными взглядами. Никто даже близко не помышлял о сопротивлении.
Люди просили у нас еду и медикаменты. Мы не отказывали, порой приглашали их в лагерь, чтобы разговорить и получить полезную информацию. Как оказалось, мой план попросту уничтожил бо́льшую часть населения. Вначале, будто цунами, по землям прошлась эпидемия, скосив едва не сорок процентов выживших. Это привело к упадку сельского хозяйства, потому как люди вымирали целыми посёлками. Другие, вместо того чтобы оказать помощь ближнему, старались изолироваться, что никак не способствовало выживанию победивших болезнь. В итоге зима унесла больше жизней, чем вирус.
Следующий год позволил кое-как разработать землю, но к осени болезнь вернулась и часть урожая осталась не убранной. Плюс ко всему, не хватило сил на посев озимых. И как только стало казаться, что чёрная полоса отступила — пришла засуха и пожары, которые уничтожили все запасы зерновых.
Верховная власть пыталась решить вопрос переговорами с соседями, но это ни к чему не привело. Закупать провизию оказалось не на что, плюс образовавшийся дефицит подбросил ценник на несколько порядков. И если элита хоть как-то могла прокормиться, то обычным людям это было не под силу. Засушливое лето лишило их даже подножного корма. Падёж скота, вызванный паразитами, тоже не прибавлял оптимизма.
Ослабленный голодом организм уже не мог сопротивляться болезням, и в стране вспыхнула новая эпидемия. Соседи быстро сообразили, к чему всё идёт и перекрыли границы. Поляки уже давно были готовы капитулировать, но не смогли просочиться через кордон, чтобы передать сообщение. Впрочем, наши войска подоспели как раз вовремя.
Несмотря на то, что для них мы были злейшими врагами, несколько гуманитарных поставок быстро привели население к лояльности. Уже к зиме Польша полностью вошла в состав моей Империи. Но вот незадача: на её территории не осталось хизмеев, а место, где они хранили архив, оказалось вычищено до последней бумажки.
Начались допросы и сбор информации, в ходе которых удалось сформировать некую картину произошедшего.
Как только стало понятно, что Польша падёт, хизмеи гуськом потянулись в сторону более сильного и надёжного соседа. Ну и заодно вывезли всё, что представляло хоть какую-то ценность. Польская элита брыкалась до последнего, но ближе к середине лета тоже начала покидать страну. В итоге вся территория оказалась не просто брошена, но ещё и блокирована. А мы со своей стороны продолжали изводить народ, отрезая им все поставки. И теперь получили практически опустевшие, безжизненные земли.
К концу года в состав Империи вошла Прибалтика, которая так же оказалась отрезана от остальной Европейской части. Ситуация у них была ненамного лучше: голод, мор и всевозможные болезни на их фоне. Я уже в который раз похвалил себя за предусмотрительность. Но хоть мы и запаслись впрок, оставался риск, что на всех еды не хватит.
Ближе к середине января, наконец-то ударили морозы, которые сковали непроходимое глиняное месиво, и я всерьёз задумался о вторжении на Германские территории. Сил и средств хватало, но генералы всячески отговаривали меня от этой затеи. Ссылались на то, что сейчас мы не в состоянии прокормить и войска, и население. В целом, я был с ними полностью согласен, вот только у меня не хватало терпения ждать. Враг находился на расстоянии вытянутой руки и одновременно казался недосягаем. Хотя, кое-какие мысли по этому поводу у меня всё же имелись.
— Глеб, я всё понимаю, но ты не можешь так рисковать! — упёрся Толя. — Если не хочешь понимать по-человечески, значит я тебя запру.
— Хотел бы я на это посмотреть, — усмехнулся я, — и нет, ты меня не переубедил.
— Да потому что ты баран!
— А вот это уже оскорбление Императора. За такое знаешь что бывает?
— Это констатация факта! Глеб, давай не будем пороть горячку, дождёмся весны, соберём войска и сделаем всё правильно.
— Толь, ты меня даже не слышишь! Как ещё тебе донести, что ничего из этого не выйдет. Ладно, допустим, мы займём Германию. Где гарантия, что в момент вторженияхизмеи снова не свалят?
— Значит, возьмём следом Францию.
— Ты дурак или специально издеваешься? На кой чёрт они нам сдались⁈ Я тебе сейчас расскажу одну легенду про товарища Сталина…
— Да знаю я, о чём ты мне хочешь рассказать. Я и сам понимаю, что мы их не прокормим, мне пшеков с прибалтами хватает, чтобы это осознать.
— Тогда объясни мне, недалёкому, за каким хером мы продолжим класть войска? Ради чего? Ты ведь у нас первый гуманист!
— Ну я не то, чтобы… — Толя слегка замялся и покрутил пальцами в воздухе. — Там дело касалось наших, когда ты хотел людей газом травить, а эти… Короче, не жалко мне их.
— Так наши тоже будут гибнуть, это война. Я же предлагаю более деликатный способ.
— Ты предлагаешь самоубийство. Нет, я бы ещё понял, если бы ты приказал кого-нибудь отправить на задание, например, Лешего. В конце концов у Филина хватает лазутчиков, которые в состоянии решить подобную задачу. Так нет, ты собираешься лезть туда сам! Глеб, ты Император, понимаешь? Тебе положено сидеть и раздавать указания, а не пробираться в спальню под покровом ночи, чтобы перерезать глотку врагу.
— Хочешь сделать что-то хорошо — делай сам, — парировал я. — Ради чего ты тогда меня тренировал? Чтоб я в кресле штаны просиживал?
— На случай, если к тебе в спальню прокрадётся какой-нибудь урод, а меня в этот момент не окажется рядом. Не путай хрен с трамвайной ручкой.
— Толь, я не могу поручить это дело какому-то лазутчику. Нет, я уверен, что Леший справится с заданием, он профи и в его талантах я не сомневаюсь. Однако дело не в этом. Мне нужно там быть.
— Зачем?
— Там мой сын. Я не знаю, что с ним стало за все эти годы, кого хизмеи из него воспитали? Ты можешь гарантировать, что люди Филина справятся с ним? Не забывай, у него есть сила, и ни ты, ни я, не имеем понятия, насколько он ею овладел. К тому же я должен попасть в архив.
— Дались тебе эти бумажки… — Толя всё ещё противился моему решению, но уже не так рьяно, как это было час назад.
— Ты не хуже меня понимаешь, сколько всего зависит от того, что в них написано.
— Я пойду с тобой.
— Нет.
— Вот опять нет! Мне уже кажется, что ты специально отвергаешь всё, что бы я ни сказал. Что на этот раз не так?
— Ты мне нужен здесь. Армия не может остаться без генерала. Ты сам знаешь, сколько у тебя работы, с одними только укреплениями до следующей зимы возиться.
— Но от Лешего ты не отвертишься.
— Даже не собирался, — усмехнулся я. — Мало того, я собираюсь прихватить с собой и Филина.
— А он об этом знает?
— Он должен приехать завтра, вот и решим. Но я уверен, что он не откажется. Ему так же, как и мне,
