ни на что, рука в руке. Ведь впереди нелегкий путь, в котором, в первую очередь, нам нужно это просто вместе пережить, а уж потом — найти смысл жизни. Иначе нам не выбраться из этого болота, который с каждой минутой от тоски, потери и злости засасывает всё глубже.

Глава 36

Наступило утро, новый день. Но что он нам сегодня принесет? Как там моя Танюшка?

Вчера долго не мог уснуть. Память постоянно прокручивала наши счастливые моменты ожидания малыша, нашу радость, эйфорию от приятной новости, наше возможное будущее. Я ворочался, крутился в постели, но никак не мог найти удобное положение. Смогла мое беспокойство успокоить только Пушка. Она пришла, легла на Танино место и замурчала. Даже сделала вид, что не заметила, что я ее пару раз погладил. Пушинка, как истинная дама, всё тоже чувствует и понимает. Сам от себя не ожидал, но неожиданно, в этот миг, заговорил с кошкой:

— Пушинка, ты же все понимаешь. Тане сейчас очень плохо и нам с тобой нужно помочь ей, мы должны быть рядом. Один раз ты уже ее спасла, помоги и в этот раз! Это будет сложнее, но у тебя теперь есть единомышленник.

Лысое чудовище только ухом повело слегка. Я тяжело вздохнул, уже с кошкой беседую, дела плохи. Отвернулся и под ее мурлыканье уснул.

Утром встал, прибрал кухню. Намыл полы и убрал следы вчерашнего разгрома. Приготовил мусорный пакет, чтобы замести окончательно следы. Взял сменную одежду Тане и поехал в больницу.

В больнице передал медсестре одежду и застыл в ожидании выписки моей Танюши. Хочу скорей ее увидеть и боюсь ее увидеть. Как найти нужные слова? Чем помочь, если у самого дыра в сердце с кулак.

Наконец, вижу, как с пакетом в руках выходит моя Танюшка. Вернее, это не моя Таня, это ее тень. Ведь такой чужой, бледной и «холодной», я ее еще никогда не видел. Взгляд такой пустой, отрешенный, рассеянный. Плечи опущены и чуть прижаты к шее. Живая мумия, не иначе.

От ее вида сердце пропускает удары, отдается болезненным пульсом в голове. Как же больно видеть ее в таком состоянии. Я обнимаю ее, но она как бездушная кукла, которую кто-то выкинул за ненадобностью, но перед этим изрядно вытряс всю душу. Нет эмоций, нет радости, нет желания жить.

Переплетаю наши пальцы рук, другой рукой забираю пакет. Заглядываю в него, там ее джинсы со следами и напоминанием боли и потери. Тяну ее к выходу и выкидываю по пути этот пакет. Ни к чему вспоминать о плохом. У нас есть будущее, мы есть друг у друга, и я верю, что мы можем быть счастливы.

Сажу ее в машину и сажусь за руль. Она на автомате пристегивается и просит отвезти ее домой, к себе домой. Но я не оставлю ее одну. Ни за что! Только не в этот момент. Молча доезжаем до моего переулка. Сворачиваю в дворы и паркуюсь на стоянке. Она поднимает на меня изумрудные, но такие пустые глаза, и говорит:

— Рома, я хочу к себе домой, хочу побыть одна.

Я беру ее за ладонь и стараюсь как можно более спокойным и уравновешенным голосом ответить:

— Танюш, я хочу быть рядом. Позволь мне просто быть рядом с тобой! Хочешь побыть одна — побудь, я не потревожу, даже заходить к тебе в комнату не буду, но только не гони меня. — Она изучает мое лицо, медленно проходит взглядом по нему, но я словно для нее чужой человек. И это так страшно. Но не теряю надежды все исправить, поэтому продолжаю. — Ты мне сейчас очень нужна! Я не смогу без тебя! Мы должны быть рядом, чтобы просто это как-то пережить.

Она опускает голову, смотрит на наше переплетение рук и спрашивает:

— Рома, для чего? Ты же видишь, что я никчемная. Я не могу подарить тебе ребенка, а ты так этого хочешь. Я же видела, как горели твои глаза, как ты был счастлив, жил в приятном ожидании и предвкушении. Но я не могу тебе дать того, на что ты имеешь право и чего заслуживаешь.

Я перебиваю ее, поднимаю за подбородок ее лицо, и заглядывая в глаза, произношу:

— Танюш, а как быть с тем, что я счастлив с тобой? Этого разве мало?

Она отводит взгляд, а я убираю руку. Вижу, что она отстегивает ремень и выходит из машины со словами:

— Рома, я уже никого не могу сделать счастливым. Я умерла вместе с нашим малышом.

Обдало таким холодом, но от него резко бросило в жар. Стало резко душно. Открыл двери и тоже вышел из машины. Постоял на улице, подышал свежим воздухом. Нужно прийти в себя. В кармане раздался телефонный звонок. Звонит мама. Блин, она еще ничего не знает. Набрал в легкие воздуха и ответил на звонок. Мама спрашивала как у нас дела, как Таня себя чувствует. Не стал оттягивать этот момент, сразу сказал ей в лоб:

— Мама, у Тани вчера был выкидыш. Нашего малыша больше нет.

Слышу мамины вздохи и бессмысленные междометия. Следом идут уже попытки поддержки. Предлагает самой позвонить Тане, но отговариваю. Таня просто не возьмет трубку, а мама неправильно поймет, начнет еще больше переживать. Прошу просто дать нам время, не ворошить сейчас эту боль. Она и так постоянно с нами. Мама снова заикается о приемном малыше, и я снова отгоняю эту мысль. Прощаюсь с ней и иду домой.

Таня ушла в спальню и легла под одеяло. Пушинка, как верный пес, с ней рядом. Я заглянул, спросил про чай, но в ответ от нее тишина. Она замкнулась, отгородилась от меня, ото всех. Я оставил ее одну, боюсь давить. Пусть будет лучше под моим надзором, чем сбежит к себе в квартиру.

В течение дня предлагал поесть, но Таня все также молчит. Ни ест, ни пьет, даже не плачет. Просто лежит с открытыми глазами. И уж лучше бы она истерила, так бы я понимал, что внутренняя боль ищет выход из сердца, души, а сейчас ощущение, что она просто медленно умирает, выгорает.

Ночью пришел к ней и лег рядом. Она отодвинулась. Но я нежно обнял ее и произнес:

— Танюш, я просто хочу быть рядом. Мне больно видеть твои мучения, и я так боюсь тебя потерять. Можно я хотя бы усну, чувствуя тепло своего любимого человека?

Таня снова промолчала, но больше не отодвигалась. Так я и уснул. Проснулся