Припарковываюсь у приемных покоев, выбегаю из машины и открываю Тане дверь. Она выходит, делает пару шагов, резко останавливается и громко кричит от боли. Этот крик стоит в ушах, стягивает в тугой узел все внутри и появляется ощущение плохого предчувствия и беды. Замечаю, как по Таниным джинсам текут тоненькие струйки крови. Они отвоёвывают участки сухой ткани джинсов, и увеличивают площадь мокрых пятен. Я поднимаю Таню на руки и почти бегом заношу в приемное отделение. Кладу ее прямо на письменный стол и кричу: «Помогите! Спасите нашего ребенка».

Выходит медсестра, просит меня успокоиться и для начала заполнить документы. Какие документы? О чем она? Жизнь маленького человека на волоске! Если она сейчас не заткнется со своими документами, просто ушатаю всех тут. В этот момент выглядывает врач, пару секунд смотрит на нас и скрывается из вида. Они что тут все бессмертные и бесчувственные? Роботы? Перевожу взгляд на Таню, она сжалась вся на столе, скорчилась в позе эмбриона. Твою мать! Да где же эта долбанная скорая медицинская помощь!

Врач возвращается с каталкой. Я перекладываю Таню и ее сразу увозят. Наконец-то Таня теперь под присмотром специалистов. Они помогут! Должны помочь, ведь мы так хотим и ждем этого малыша!

Медсестра принимает новую попытку попросить меня о заполнении документов, и я сдаюсь. Даже рад отключить хоть на какое-то время свою голову и думать о другом.

Примерно через час и почти целой пачки выкуренных сигарет в приемное отделение выходит врач. Я встал в ожидании его вердикта и пытаюсь, пока он идет, прочитать ответ в его глазах. Не смотрит в мои глаза, и поэтому надежда тает с каждым его шагом. Подойдя ко мне, он спокойным механическим голосом произнес:

— К сожалению, у пациентки произошел выкидыш.

Я развернулся и оперся головой об стену. Боже! Мы потеряли малыша! Мой кроха так и не увидит этот мир. Я никудышный отец. Я не смог его спасти! Я не успел. Видимо, последние слова я произнес вслух, так как врач тут же продолжил:

— Произошла отслойка плаценты, поэтому у плода не было шансов.

Врач говорит спокойным и холодным голосом, использует простой медицинский термин — плод. Говорит так сухо, словно как о нечто неодушевленном. Но для нас с Таней это был младенец! Наш первенец, долгожданный и уже до безумия любимый кроха! Но его больше нет. Нет. Эти слова раздаются эхом в голове.

Нужно присесть, сделать глубокий вдох. Пытаюсь сесть на сиденье, но меня начинает вести, уводит в сторону. Доктор подхватывает меня за рукав, усаживает и просит медсестру сделать мне укол с глюкозой. Можно сразу в сердце? Хочу потерять способность что-либо ощущать в данный момент. Хочу стать бесчувственной амебой. Иначе, как это пережить?

Сразу мысли возвращаются к Тане. Как она там? Мне кажется, сегодня она узнала, что можно, для нее уже даже дважды, заживо умереть, при этом не покидая этот мир ни на минуту. Просто умирает часть твоей души, сердца, надежды. Просто в один миг — ничего от тебя не остается. И это жуткое состояние, которое я испытал теперь на собственной шкуре. Я понимаю, через что она проходит, и как ей нужна моя поддержка.

Уточняю, придя в себя, можно ли Таню забрать домой? Отвечают, что до десяти утра завтрашнего дня она останется здесь под присмотром врачей, сохраняется риск открытия кровотечения. Договариваюсь, что завтра приеду за ней, поднимаюсь с сидения и еду домой.

В пути набираю телефон Тани, но она не отвечает. Как потом выяснилось, забыла дома телефон. По пути домой захожу в магазин и покупаю бутылку водки. Сажусь на кухне и наливаю до краев целую стопку водки, залпом выпиваю. Еда в глотку не лезет, поэтому не закусываю. Наливаю вторую. Поминаю нашего малыша. Выпиваю. Почему так жизнь не справедлива? Поднимаю голову вверх и ору на всю кухню:

— Что тебе еще от нас надо? Разве мы не заслужили свой кусочек счастья? — опускаю голову и уже спокойным голосом продолжаю. — Мы так ждали этого малыша, так надеялись на чудо! Разве это не жестоко, давать надежду, а потом ее отнимать без малейшего повода? За что? — Снова срываюсь на крик. — За что? Сука! — смахиваю рукой всё со стола. Бутылка водки падает, но не разбивается, только ее содержимое плещется по полу. Пушки уже и след простыл, но вижу, как она выглядывает из спальни, наблюдает за мной, контролирует.

Встаю и иду в душ. Хочу проснуться от этого ужаса. Пусть мне всё это снится! Просто ужасный и страшный сон. Но, к сожалению, это не сон, это моя чертова реальность. Я снова возвращаюсь в ад.

Захожу в душ и с первыми каплями теплой воды в моих глазах появляются слезы. Они смешиваются с приятной водой и стекают по телу. Как баба распустил нюни, стою, реву, но ничего не могу поделать. Это боль внутри, она сильнее меня. Она рвется наружу. Я так надеялся, что к сорока годам я узнаю, что испытывает человек, когда его обнимают детские ручки собственного ребенка. Я смогу ощутить важность, величие и такую большую любовь смотря на свой собственный маленький комочек счастья. Я просто стану для кого-то отцом. Оказывается, это так важно! Так хочется быть для кого-то бесконечно любимым и родным! Ведь дети, как и ты их, любят бескорыстно, без остатка, просто потому что ты есть у них!

Сейчас надежда испытать эти эмоции на собственной шкуре утекает вместе с моими слезами. Мне не суждено всего этого узнать. Видимо, я не заслужил. Хорошо, я смирюсь с этим, со временем. Но почему Таня страдает? Почему она? За что ей такие испытания? Ведь она не многого от жизни просит? Простого женского материнского счастья. За что с ней так жестоко?

Вытираю слезы, ополаскиваюсь холодной водой. Мне нужно быть сильным. Я нужен Тане, сейчас как никогда. Я должен ей помочь пережить это в очередной раз. И чувствую, что второй раз это будет сделать намного сложнее. Второй выкидыш ее не просто надломил, он ее сломал. Я это еще в машине прочитал по ее отрешенному взгляду. Но отгонял эти мысли, ведь у меня была надежда. Но теперь уверен, что Таня уже тогда всё для себя поняла. Она сдалась, у нее не осталось сил бороться с судьбой. И теперь я должен отдать ей свои силы, чтобы мы могли идти дальше. Вместе, несмотря