– Кошки и то дольше живут, – фыркнула бабушка.

Я про себя улыбнулась. Бабушке сто два года. Мысль о том, что она сама может не пережить мужчину-сиделку, ей в голову не приходит. Может, и правильно. При нашем уровне медицины женщины живут долго – тьфу, тьфу, тьфу.

– Поменяй на другую женщину, если эта не нравится.

– А что толку? Они теперь все такие. Лучше Махмуда не будет.

– Не убивайся так. Махмуд ведь уже был предпенсионного возраста.

Бабушка опять вздохнула:

– Это да. Все равно бы уморили.

– Бабуля, ну что ты несешь? В возрастных изоляторах хорошие условия, постоянный уход. Все сделано для мужской безопасности.

Бабушка махнула рукой:

– Наивная ты, Ариадна!

Поехали… У бабушки две страсти: убогий гардероб современных женщин и теории заговора. Про тряпки поговорили, теперь добрались до преступной паутины. Надеюсь, что никому не придет в голову на нее настучать. За верного Махмуда я была спокойна, а вот эта новая сиделка… Ох, не знаю.

Бабушке было двадцать лет в момент Большого Поворота. В свои двадцать она крутила «самой красивой попой в микрорайоне» и десятками поклонников всех возрастов. С тех пор, по мнению бабушки, цивилизация катится в бездну. Когда я была маленькой, я обожала слушать бабушкины истории о мужском мире, предпочитая их любым сказкам. Вообще-то это были страшные сказки, почище разных там братьев Гримм. Люди занимались медленным самоубийством. На тогдашних вечеринках обпивались шампанским, водкой и пивом, заедая их жирными чипсами и фастфудом. Курили по пачке сигарет с никотином в день. В ночных клубах танцевали до утра, нюхали кокаин и занимались сексом в туалетах. Авокадо, из-за которых вырубали леса, считали самой полезной едой, а на пикниках жарили стейки и шашлыки, истекающие кровью. В социальных медиа проводили по нескольку часов в день – никаких ограничений не было, – так бездарно тратили свое время! Каждый сезон покупали новые шмотки, следуя трендам из модных журналов – две сумки сезона, три пальто сезона, пять пар туфель сезона – всех цветов радуги! Бабушка про все эти ужасы так аппетитно рассказывала, что в ее исполнении сказки получались почти идиллические.

Путешествовали в бабушкином старом мире так часто и легко, как будто отправлялись в соседний район – то к морю, то в горы, то в индийский ашрам, то на рок-концерт в другую страну. Но какой ценой! Самолеты летали туда-сюда без остановки, прямо кишели в небе, а дешевые авиабилеты можно было купить на студенческую стипендию. Даже страшно представить, в каком карбоновом аду они жили.

Аборты бабушкины подруги делали чуть ли не в обеденный перерыв, если по пьяни забывали заранее отравиться противозачаточными таблетками. Рожали сколько хотели и когда хотели, даже если ребенка не на что было содержать. А Грету Тунберг, тогда еще юную, называли злобной и глупой аутисткой. Издевались не только над ее словами и призывами, но и над ее внешностью: неужели так трудно посимпатичнее выглядеть, сделать укладку, накраситься? Это про великую Грету Тунберг! Немудрено, что все кончилось катастрофой.

– Катастрофой стало все, что произошло потом.

Спорить бесполезно.

Я прошла в бабушкину комнату. И тут же стукнулась сначала о край высокой и неудобной кровати начала XX века из карельской березы, затем об угол нелепого письменного стола с протертым зеленым сукном. Аккуратно обошла массивное дубовое кресло – уже научена горьким опытом. Мебель стоит так тесно, и ее так много, что невозможно не набить синяков. Все избыточное, неэргономичное, бесчеловечное какое-то… Я потерла ушибленное бедро. Уперлась взглядом в телевизор, где повторяли жуткие кадры смерти Гастро-Марка.

– Ну вот зачем они это крутят опять? – спросила бабушка. – Чтобы мужиков на место поставить? Типа все под богом ходите? Знайте свое место? Каково мне на это смотреть? Я только что Махмуда потеряла… Уморили парня, уморили…

– Ба, тебя послушать, так всех уморили.

– А так и есть! – Бабушка переключила канал, нашла какой-то старый фильм.

Я бухнулась в бабушкино кресло, только сейчас осознав, как же я устала.

– Можно я у тебя переночую?

Бабушка на сей раз не задала ни одного вопроса. Кивнула.

Вот за что я ее люблю. В том числе.

Я помедлила – и решилась наконец. У кого еще спросить про мужчину, как не у бабушки?

– Я вчера допрашивала одного человека… мужчину… учителя… молодого… по работе… я хотела спросить…

– Ну спрашивай, если хотела.

– У тебя было такое, что ты встречаешь человека – и кажется, что раньше его уже видела. Но не в жизни, а во сне?

Бабушка в упор уставилась на меня:

– Та-а-ак. Когой-то ты видела во сне? Учителя этого?

Я почувствовала, что опять краснею. Предательское свойство, ничего не скроешь… Тем более от бабушки.

– Да.

Бабушка в волнении аж вскочила с кровати:

– Так, а теперь поподробнее. Рассказывай. – Бабушка опять уселась, расположилась поудобнее, оперлась на подушку, накрытую ветхим кружевным покрывалом.

– Бабуль, нечего особо рассказывать. Я его всего два дня как знаю. Просто странно как-то… Сначала он мне приснился, после, в тот же день, я увидела его портрет, но еще не поняла, что это он. Но что-то уже почувствовала… А потом увидела его самого. И догадалась… – Я окончательно запуталась.

– Ариадна, я не понимаю, что ты лепечешь, – замотала головой бабушка. – Успокойся и рассказывай по порядку. Вот ты вошла…

– Это он вошел… в комнату… И я его сразу узнала. Понимаешь, я же разумная женщина. А тут вдруг – как будто от меня ничего не зависит, как будто мной играют, как куклой. Мозги разом отказали. И еще – он не в фокусе, понимаешь? Я смотрю на него, и все расплывается. То есть все остальное в фокусе, а он как будто плывет, теряет очертания. Смотреть на него больно. А не смотреть – не получается. Фигня какая-то.

– Хорошенький? – делово поинтересовалась бабушка.

– Да… нет… не знаю… очень… – Черт, глаза опять на мокром месте. – У меня в голове какой-то липкий туман. Ни о чем думать не могу. Так бывает?

– Еще и не так бывает, – заявила бабушка. – У вас что-то было? Переспали?

– Да ты что?! С чужим учителем? Да еще свидетелем по делу? Как у нас что-то может быть? Это же грубое должностное нарушение.

– Ну-ка посмотри на меня! Красная, как рак. Говори давай.

– Я… я его сегодня поцеловала. Сама. Не знаю, что на меня нашло. Может, вытяжка так подействовала. Я выпила рюмку.

– Дорогуша, любовь будет посильней маши-хуяши, ты просто с ней еще не встречалась.

– Какая любовь, бабуля! Ты же все знаешь про Нику. Когда она избила того мужчину, она себе приговор подписала. Ника не только сломала ему нос, но и жизнь – себе. Она же тогда за меня вступилась, даже не за себя. Как я могу ее предать? Тем более что у нас будет мальчик…