По всему двору листья для червя разложены.

Не осталось для отца нашего и матушки места для жительства.

Только рядом с курятником еще место свободное, с ковер величиной. Здесь с зимы куча гузапои осталась.

Притащили отец наш с матушкой сюда ковры, чтобы сидеть-лежать было где.

– Рядом с курятником даже лучше, – говорит матушка. – Куры кудахтаньем будить будут.

Так вот отец наш с матушкой червю весь дом отдали, сами рядом с курами ютятся.

Червь в первую спячку впал.

Через два дня и две ночи пробудился. Начал листья жадно есть.

Пришел колхозный шелковод, поглядел.

– Тьфу, – говорит, – чтоб не сглазить.

Червь во вторую спячку впал.

Снова два дня и две ночи спит.

И на этот раз, проснувшись, на листья набросился. Только принесешь, они уже все в дырочку.

Настало время третьей спячки.

На этот раз через два с половиной дня и две с половиной ночи проснулся.

Еще, говорит, листьев, листьев давай!

Глядит отец наш Каплон, как червь листья пожирает.

– Во даёт, а! – говорит. – Сам с ноготок, и где у него только живот помещается…

Пол под настилом весь, как просом, черным пометом покрылся.

Матушка только и успевала выметать.

Впал червь в четвертую спячку.

На полтора дня и полторы ночи заснул.

18

Сел отец наш на лошадь, снова за листьями отправился. На взгорьях с тутовых деревьев ветки срезает. Срезал-срезал, руки устали.

К стволу тута спиной прислонился, дышит тяжело. Сидит, вдаль смотрит. Глаза сами собой закрываются…

Вдруг видит, старец на белом ишаке, в белой чалме через арык едет.

Незнакомый старец, не местный.

Мимо тута, под которым отец наш сидит, проехал.

Показалось, на старика Намаза похож.

Склонил отец наш голову, поприветствовал старца.

Не ответил старец на приветствие.

Насторожился отец наш. За ствол ухватился, в землю поглядел.

Нет старца…

Как под землю провалился.

Отец наш по сторонам глядит.

Нет старца!

Сердце заколотилось. Оттянул отец наш ворот, внутрь поплевал.

Ветки дорезать не стал, связал, сколько было. На лошадь взвалил, восвояси поскакал.

Давай-давай лошадь погонять. Боится, что старец тот снова появится.

19

Домой не в себе вернулся. Растерянным вернулся, печальным.

А тут матушка из хлева за ягненком бежит.

– Ну, хватайте же его! – кричит. – Что, мне одной все это хозяйство нужно?

Погнался отец наш за ягненком.

Носится ягненок по двору. Да и забился куда-то.

Поискал-поискал отец наш ягненка. Нашел его, за ноги схватил.

Не удержал его, вырвался ягненок. К забору шарахнулся, стоит.

«Ягнят гонять – это детей работа, Хушвакта работа», – думает отец наш.

Наклонился отец наш, руки развел, на ягненка бросился.

Снова не поймал. Дернулся ягненок и вырвался.

Отец наш на корточки сел, на ладони поплевал. Ладони все ободранные. Сам весь в пыли с головы до ног.

«Эх, был бы Хушвакт, в два счета бы его поймал…» – снова подумал.

Загнал ягненка в угол двора, руки растопырил, схватил, к груди ягненка прижал. На этот раз не вырвался.

Отнес его в хлев, сел с ним на корточки перед овцой.

Пока овца ягненка не видела, доиться не желала.

Принялась матушка овцу доить:

Я овечку подою, турей-турей,

Ласковую я мою, турей-турей,

С молока овцы моей, турей-турей,

Скоро стану здоровей, турей-турей…

Овца размякла, морду к ягненку тянет. Полилось молоко.

Отец наш поднялся, к выходу попятился. Взгляд от овцы отвел.

Сердце защемило…

Мужское разве это дело – сидеть вот так? Стоять вот так, с ягненком, дело взрослого разве?

До каких пор он работу Хушвакта делать будет?..

Течет, течет ручейком, турей-турей,

Тыкву[69] полнит молоком, турей-турей,

Такова твоя судьба, турей-турей,

Не печалься ни о чем, турей-турей.

Тут овца кошку, по стене крадущуюся, увидела. Снова молоко прекратилось. Овца кошку боится!

В горы трута не бери, турей-турей,

В реку воды не бери, турей-турей,

Коль сыночка рядом нет, турей-турей,

Близко к сердцу не бери, турей-турей.

Кошка со стены спрыгнула.

Снова вздрогнула овца.

Твой сыночек – твой цветок, турей-турей,

Спать пора, поспи часок, турей-турей,

Есть сыночек, ты заблей, турей-турей,

Нет сыночка, не жалей, турей-турей.

Матушка поднялась:

– Все, можете не присматривать.

Отец наш взгляд отвел, вышел.

Обошел курятник, к ковру подошел. Лег, в подушку лицом уткнулся.

Мокрой подушка стала.

20

Червь прямо озверел от жадности!

Матушка листьями червей покрывает, справа и слева ветки подкладывает.

Отец наш день и ночь ветки таскает, с ног уже сбился. Моргнуть глазом не успеет, снова матушка тормошит:

– Идите листьев принесите!

– Я ж только что принес! Да нажрется он когда-нибудь или нет?

– После четвертой спячки всегда так, ступайте…

– Только вздохну, опять «ступай-ступай»! Если бы кетменем махал, так бы не устал. Два дня спать буду, гори все синим пламенем. Всё, благодарствую!

– Хорошо, сейчас только не спите, принесите…

– В последний раз? Ну, слава богу!..

Стоит, сонные глаза трет. К седлу веревку привязал, за листьями помчался.

– Еще раз согласишься червя взять, пеняй на себя!

Чтобы со старцем тем не встретиться, с другой горы ветки наломал.

Зеленые побеги с длинных ветвей надрал-надрал, вернулся, матушке под мышки засунул.

В дом зашел.

Дома тьма непроглядная, все окна коврами завешаны.

Сел отец наш на подоконник, плечами к стене прислонился.

Послышалось что-то. Насторожился отец наш, слух напряг.

Снаружи дождь зашелестел. Зашелестел, зачастил… «Теперь и за листьями не поездишь… – думает отец наш. – Да еще суши их, когда привезешь».

Поглядел сквозь настил, матушку глазами поискал:

– Эй, не слышишь, дождь пошел?!

– Что пустяки говорите…

– Уши разуй, если не веришь.

Вышел в сени, от света глаза зажмурил. Потом огляделся, замер от удивления.

Солнышко сияет, на земле – ни капли.

Так в дом с разинутым ртом и вернулся.

А в доме снова звук дождя.

Матушка из темноты спрашивает с ехидцей:

– Ну как там дождик?

– Да солнце там, бабка… Не пойму.

Матушка тоненько засмеялась.

Сел отец наш, снова слух напряг.

Жрет червь листья, то поодиночке, то несколько червей, то все разом…

Вот откуда звук загадочный, на шелест дождя похожий…

Тихо, темно кругом. Точно ночь стоит, и дождик шурша-шелестя себе льется: шув-в-в… Падают с настила на пол изъеденные листья: тап-тап… Точно в намокших саманных застрехах камышинки хрустят: кирс-кирс..

А дождик все моросит да моросит: шув-в-в…

21

Кончилась морока с листьями.