а это не принесёт ему ни капли облегчения. И потому он всё тянул, откладывал процедуру: как мог вставлял палки в колёса бюрократическому аппарату Роттера и не торопился их вынимать. Как трудно, наверное, было коллеге, который отправил на казнь ту женщину в алилутской тюрьме несколько лет назад!.. И у неё ведь осталось двое маленьких детей – где-то они сейчас? Вдруг стало невыразимо стыдно, что он не отыскал их тогда и не взял к себе; у Тоби могли бы быть сестра и брат. О, если бы Госс мог повернуть время вспять! Он был спас их всех, он бы сжёг письмо Эстель Амейн, он бы, он бы… Но глупо мечтать о несбыточном.

Мари была бесполезна для расследования – она понятия не имела, где находится Кассандра. В то же время она была неглупа и, похоже, начинала о чём-то догадываться, так странно изменилось её лицо – оно превратилось в застывшую маску. Девочка внутренне собралась и выгорела, словно готовилась умирать. «Она знает», – думал Госс.

– Вам нравится ваша… работа? – спросила однажды Мари через дверь, зная, что Госс сидит по другую сторону. На прошлой неделе он перенёс в этот коридор стул и стол с лампой и организовал себе новое рабочее место. Тут было холодно, но он пил много кофе и старательно грел пальцы о горячую чашку.

– Почему ты спрашиваешь?

Из камеры послышался смех, слабый и слегка безумный.

– Я просто представила, как ребёнка спрашивают, кем он хочет стать, а он говорит, что тюремщиком…

– Я не тюремщик, а сотрудник службы внутренней безопасности, – возразил Госс.

– Ну ясно.

Госс не выдержал – поднялся с места и подошёл к двери.

– Что тебе ясно?

– Всё ясно, кроме одного.

– Кроме чего?

«Как на допросе», – пронеслось у него в голове.

– Ведь вы же ненавидите эту работу. Вы!..

Голос был взволнованным, даже разгневанным. Госс поспешно отпер дверь – Мари стояла посреди камеры с опущенными руками, и лицо её, несмотря на интонацию, по-прежнему не выражало никаких эмоций.

– Запри меня обратно, – тихо сказала Мари, внезапно переходя на «ты». – Пошло всё… Ты же знаешь, что я умру в этой клетке, а ты ничего не сделаешь. Вернёшься к Роттеру, да? Служить ему, пресмыкаться? Почему? Ну почему?!

Госс смотрел на неё и знал, что уже видел этот взгляд. Мари боролась с собой, притворяясь кем-то, кем она не являлась, но через броню упрямства и жёсткости, которым она неизвестно где научилась, сквозили отчаяние, беспомощность и страх. На него смотрели глаза Вероники, у которой отняли злосчастное письмо Эстель.

– Потому что анархии я боюсь больше, чем тирании, Мари, – так же тихо ответил Вилмор Госс.

ε

– Я не выйду из дома в таком виде, – в очередной раз повторила Вероника с нотками зарождающейся истерики в голосе. Алишер покачал головой.

– Слушай, ну что за чушь? Ты столько лет вообще не выходила из дома, а теперь не можешь «в таком виде»? Твои портреты на каждом углу – прикажешь тебя как экспонат по улицам вести? Прямой дорогой в участок, да?

– Нет, – голос Вероники дрожал, в глазах стояли слёзы. – Но ты посмотри, какой я урод!

Вид у неё и правда был несуразный. Длинные мужские штаны пришлось подвернуть; многочисленные слои футболок должны были сделать её толще, и это действительно удалось на славу. Что пошло не так – это макияж. Кенжел, уходя на работу, поручил Алишеру накрасить девушку, чтобы её лицо нельзя было даже рядом поставить с тем, что на плакатах. Алишер был весьма далёк от женского мира с их непонятными пудрами, тенями и прочими красками, а к кисточкам он не притрагивался со средней школы. Лицо, которое вышло из-под руки художника, действительно стало неузнаваемым – вот только, раз увидев, забыть его было невозможно.

– Да я себе в кошмарах буду сниться, – в отчаянии пробормотала Вероника.

– Для меня этот кошмар уже реальность, – ехидно заметил Алишер. – Ну… давай я сотру вот это вокруг глаз, и мы пойдём? А то опоздаем.

Вероника нервно кивнула.

– Ты, главное, не дёргайся и не привлекай внимания, – напомнил Алишер, стирая тени с висков. – На вот, ещё кепку надень, боже ж ты мой.

– Ангел, помилуй! – выдохнула Вероника, пристраивая головной убор на сползающий парик.

На улице было почти двадцать градусов – непривычно тепло для Роттербурга в середине мая. Веронике, наверное, было жарко; она возмущённо покосилась на Алишера, но ничего не сказала.

– Не глазей по сторонам, лучше под ноги смотри, – заметил он.

Но Вероника не могла оторвать глаз от улиц и зданий Роттербурга. Каждую минуту она замирала, чтобы рассмотреть что-то новое – с равным интересом, неважно, тротуар это, пешеходный переход, кафе или урна. Алишер сначала торопил её, но быстро сдался. Удивительно было наблюдать за ней. Человек всю жизнь провёл в четырёх стенах – что она должна сейчас чувствовать?

– Здесь всё не так, как рассказывала мне мама, – поделилась с ним Вероника.

– Ну ты сравнила Роттербург с вашим королевством! Роттербург был построен из ничего, на ровном месте, – отозвался Алишер. – Поэтому он больше всего похож на земные города, наши родители так говорят. Смотри, мы сейчас на трамвае поедем.

Вероника изумлённо исследовала остановку с нанесённой на стекло картой города, пока Алишер покупал билеты. Был ясный день, и люди на остановке терпеливо ждали, когда подъедет следующий трамвай. Алишер видел, что Вероника расслабилась – в этом мире всё было непривычным, но он её не пугал.

– Алишер, трамвай – это вот та штука? – смущённо прошептала она, кивая в сторону стремительно приближающегося вагона. Тот был увенчан белым флагом Соединённой Федерации с синими звёздами в чёрном круге.

– Именно. Держи свой билет. Смотри, сейчас откроются двери… Не как обычные двери – эти разъедутся в стороны. Следуй за мной.

Он прошёл в конец вагона и сел на широкое кресло.

– Довольно комфортно, – заметила Вероника, осторожно присаживаясь и стараясь не разрушить с таким трудом сконструированный костюм.

Алишер рассмеялся, когда они тронулись и Вероника в панике схватилась за поручни.

– Ты ведь уже ездила на машине, – заметил он.

– Ага, – воскликнула Вероника, – целых два раза! В первый раз я слишком волновалась, а во второй… ну ты помнишь. Хотя погоди… Я же ещё в этой, в тюремной машине была, когда встретила другую девочку.

Сидящая перед ними женщина дёрнула головой. Алишер многозначительно кивнул в её сторону.

– Небольшое приключение, ничего страшного, – наигранно весело сказал он. – А то, что ты трамвай первый раз в жизни видишь, – я так и думал. У вас ведь их нет в Набреге.

Вероника уставилась на него во все глаза.

– Я слышал, у вас даже электричества нет, –