для его страны, и вот весь трюк — это показать, что это не значит, что в глубине души он не сожалеет об этом; что Россия ведет себя жестко, но порядочно, не продолжая варварские традиции советской дипломатии, от которой ждут непорядочного поведения.

Это было еще очень правильно с точки зрения восстановления дипломатического реноме: от России ведь до сих пор ожидается, что, критикуя военную агрессию Запада в отношении беззащитной страны Третьего мира, она параллельно будет вводить танки в Венгрию.

Позорная дипломатия Советского Союза после войны привела к тому, что какими бы послами доброй воли ни пытались выставить себя современные лидеры, прошло еще слишком мало времени, чтобы за их заверениями не подозревали ruthlessness безжалостных людей, готовых cheat оппонентов и расправляться со слабыми. Все британские политики были innocent men в душе и готовились к альянсу варваров, видя сходство между русскими и американцами в начале 50-х.

Америка, почти в искупление последних десятилетий, начинает проявлять свои лучшие качества в момент, когда ее претензия на running the world ставится под сомнение. Вообще она практически хочет стать Англией, как бы признавая: «Была не права, дерьмово получилось, сорри». И вот теперь оказывается, что она может быть довольно симпатичной страной с humility, невинностью и зернами трансцендентности, что уж и вовсе невиданно для ее пространства.

Последствия такого хода могут быть совершенно непредсказуемыми. Гениальным дипломатическим ходом, достойным Нобелевской премии мира, было бы, поведя себя как Англия в лучшие годы, тонко намекнуть Англии — не давая понять, что ей указывают, как себя вести, — что it ought to be ashamed of not being herself, дать понять, что, хотя другие страны и не могут имитировать ее, они восхищаются ею и испытывают lack of England в международных делах. И США, и Россия — подходящий вариант: две страны, которые раздавили Англию между собой, но не могут быть Англией сами.

Никакой джингоизм не должен нас захлестнуть, и нужно все время помнить о humility перед США и другими странами: даже если в России появится 10, 50, 100 сверх-фильмов, это все равно будет полной ерундой по сравнению с тысячами тех фильмов, что были сделаны в классической западной культуре.

Россия — отличная страна для лидерства в мире на данный момент, потому что только лидерское положение, похоже, способно заставить ее преодолеть свою заносчивость; еще один век ущербности она не выдержит. И точно не раньше, чем мы, люди до 2001 года, начали абстрагироваться от своего американизма в невинности, которая осталась у нас в ХХ веке.

В это трудно поверить, но, по всей видимости, такой страной будет Россия. Поспешно предполагать, что ею станет Индия или Китай; вероятнее всего, что одно столетие уйдет на некую переподготовку западного мира к откровенной ориенталистской модели, и какая страна может выступить медиатором между Западом и Востоком, если не Россия. Для этого есть предпосылки. XXI век будет во многом повторять XIX-й, by far лучший век в русской истории в плане искусства, а искусство в XXI веке будет переживать небывалый подъем.

Сейчас, когда идет отторжение американского глаза, понятно, что глаз в России повернется после очередного экзистенциального кризиса в сторону того глаза, который будет доминировать в следующей четверти, и одним из предположений, что это будет английский глаз — не современный, а тот, старый, будет то, что именно здесь в России должен появиться трансцендентный вуайеризм. In fact, это было бы очень логичным продолжением — России важно показать мировому сообществу, что все, в чем ее подозревали, было вовсе не так, а что может быть лучше, чем показать сегодня, когда сами англичане утратили понятия джентльменского поведения, что в России оно может быть проявлено; и что материализм, объяснявший дарвиновскую природу этой страны для остального мира, может быть поставлен в ней под сомнение. В Америке происходит то же самое: в Америке уже был экзистенциальный кризис в конце 40-х — начале 50-х годов, и завершился он превращением их глаза во французскую версию американского, а не в английскую, что и направило развитие мира на ту колею, в которой он дошел до наших дней. Сегодня же этот путь представляется тупиковым: тогда его необходимостью было более свободное принятие секса, которое требовалось для развития; сегодня более свободного принятия быть не может в принципе, а значит, пойдет возвращение назад. И вот сейчас должно произойти то, о чем мечтал в середине ХХ века Майкл Пауэлл — что Америка позаимствует английский глаз, научится трансцендентности, ибо Америка всегда представляет опасность в своем балансировании между невинностью и материализмом.

Америка могла стать лидером на мировой арене только при условии выхода на первый план искусства, где скрыта возможность трансцендирования; Америка и кинематограф созданы друг для друга, так как оба стали результатом индустриальной революции и ПРОДОЛЖАЛИ ее. Для того чтобы обеспечить прогресс, нужно было скрыть трансцендентную онтологию кино, и здесь Америка идеально подошла, и кинематограф также — как единственное искусство, где ложная онтология побега от реальности могла быть реализована в полной мере, достаточной для непостановки вопроса. Это первое искусство, позволявшее такое количество разных толкований своей онтологии, что оно смогло поставить целый кинопроцесс, выполняя форму искусства в минимальной степени. Это могло произойти только в ХХ веке, где кино как искусство было СДЕРЖИВАЕМО борьбой двух ложных онтологических подходов, исключавших трансцендирование физического мира, а значит, какое-либо развитие киноязыка по неэнтропийному пути. И так же, как это было характерно для одного века, это не будет для следующего. В ХХI веке это закончится.

На первый план в мировом масштабе выходит та страна, чей характер наилучшим образом отвечает таким открытиям в области человека и мира в целом, которые дадут осуществить план развития данного столетия. И потому США было суждено выйти на первый план в столетие, где идеи Фрейда объяснили человека с точки зрения, которая дала толчок производству, деградации западного мира и концу фотографического искусства. Так вот, каким бы ни был замысел XXI века, надо понимать, что руководить им будет страна, следующая за Америкой, то есть, не та, которая принесет нечто кардинальное новое, а которая повернет открытия момента, единые для американизированного мира, в другую сторону — подготовив, вероятно, какой-то более глубокий слом, который произойдет уже в столетии XXII-м.

Элементарно: у Америки сейчас попросту нет ни исторической, ни культурной традиции для того, чтобы совершить скачок в трансцендентность, который была способна дать культура Старого света ближе к середине — концу первой