Шрифт:
Закладка:
«Вот это космач! – подумал Олег Двоеглазов, разглядывая бородача. – Покопаться, так еще и не такое скажет». Но расспрашивать ничего не стал.
Условия старика Двоеглазов принял без оговорок.
Поздним вечером, когда звезды в небе разгорались все ярче и ярче и горизонт окутывался непроницаемым мраком, Агния сидела на лавочке возле своей ограды.
На стороне Щедринской чей-то звонкий голос лил в таежную даль:
Молоденький казаченько, що ж ты зажурывся…
А со стороны Предивной, как бы отвечая на зов дивчины, кто-то орал пьяным голосом:
Укрой, тайга, меня, глухая,
Бродяга хочет отдохнуть…
В тайге этого нет. Там тягучая, медовая тишина. Дрема. Звериные тропы, разливы таежных рек.
Агния думает о тайге, о предстоящем пути куда-то в верховья речки Кипрейной. Там потаенное место, как сказал угрюмый бородач с кижартской пасеки, – «смертное место». Агния знает старика. Зовут его Андреем Северьяновичем. Он вызвался провести Агнию с одним условием – ни часу сам не задержится на том окаянном месте. Агния должна ехать одна. «Лишние глаза – лишний язык, – говорил Андрей Северьянович. – А ты приезжай, ежели смелая таежница».
– Я поеду с сыном, – ответила Агния.
Андрей Северьянович сперва воспротивился, но потом махнул рукой: приезжай, мол. Да накажи парню, чтоб не трепал языком.
Надо ехать. Ничего не поделаешь…
Темень в улице становится до того плотной, что избы на склоне Лебяжьей гривы чернеют, как копны сена. В конторе «Красного таежника» горит огонь. У раскрытой двери сидят мужики. Сверкают огоньки цигарок.
Подошел старый Зырян, присмотрелся к дочери, как к некой диковине. От его черных замасленных шаровар за метр несло керосином. Приземистый, в брезентовой тужурке нараспашку, лобастый, стоял он перед дочерью, как вопросительный знак, поставленный над всей ее жизнью. С того дня, как появился Демид, Зырян редко разговаривал с Агнией, будто выжидал. Подойдет, посверлит глазами и с тем покинет.
«Все от Демида меня караулит». Агния спрятала руки в пуховую шаль, съежилась, глядя себе под ноги.
– Думаешь?
– Нет. Так просто. Вечер такой погожий.
– Угу. Завтра едешь?
– Утром.
– С Андрюшкой?
– С ним.
– Подумать надо. Я вот разговаривал с вашим Двоеглазовым. Инженер-то он молодой, не обтертый на таежной мельнице. Как бы он не втравил тебя. Я бы на его месте взял этого Андрея Северьяныча за шиворот да в эмвэдэ.
– Это за что же?
– А за то, как старик этот – замок с секретом. В тридцатом он сбежал от раскулачивания и семью за собой уволок. А где скитался – неизвестно! Под конец войны возвернулся в тайгу весь опухший. Говорят, «с трудового фронту». Живет вот теперь на пасеке, один как сыч!..
– Ну и пусть живет. Многие вернулись из бывших кулаков и тоже живут, работают. Я бы сказала, не хуже других. Андрей Северьянович сам пришел к начальнику партии. Чего же больше? Он мог и не приходить, и никто бы не знал. Место он укажет. И если там есть золото, будем разведывать совместно с геологами приискового управления. Мое дело только дойти туда и установить заявку. Вот и все.
– Смотри! Я бы поостерегся. Не ровен час – налетит коршун. Как в двадцать четвертом на Ольгу Семеновну.
– Нам ли с тобой, тятя, коршунов бояться!
– Кто-то же ковырялся там?
– Может, это дезертиры рылись во время войны.
– Вранье! Дезертиров было всего пятеро, и тех сразу выловили. Был кто-то другой. Прижать бы Андрея Северьяныча, выложил бы всю подноготную.
Агния молчала. Может быть, отец и прав, но нельзя же вот так просто взять и арестовать человека. За что?
Зырян раскурил трубку и, собираясь пройти в ограду, как бы мимоходом спросил:
– Боровиков тоже едет в тайгу?
Ах вот в чем дело!..
– Да. У них свой отряд! С Матвеем Вавиловым и с Аркашкой Воробьевым. Жулдетский хребет будут разведывать.
– Угу. Понятно! – хмыкнул Зырян.
Агния с досадой отвернулась. «И чего ему надо? Неужели я не могу поговорить с Демидом или встретиться?!»
Улицей идут двое. Долговязого Матвея сразу узнала. И конечно, Демид с ним. Громко разговаривают.
– А что ты не возьмешь баян? – гудит Матвей. – Не помеха, думаю. Зато как мы будем жить там! Возьми!
– Без баяна обойдемся, – ответил Демид.
– Агния, кажись? – задержался Матвей, приглядываясь.
– Ну я пойду, – проговорил Демид. – Надо еще зарядить патроны.
И ушел…
Матвей подошел к Агнии и сел на лавочку.
– Что-то, я вижу, Агния Аркадьевна, сторонитесь вы друг друга, как чумные. А чего вам сторониться? Не чужие, кажись. А?
Агния оглянулась на калитку, как бы стараясь убедить себя, что отца близко нет, тихо спросила:
– Выедете утром?
– Как только солнышко подмигнет, так и тронемся. Тебе на Кипрейную? Так что до Маральего перевала будем ехать вместе. Там заночуем.
Агния бесстрастно выслушала Матвея – пусть как хочет, так и думает. Если бы она могла сейчас высказать, что у нее лежит на душе, о чем она думает днем и ночью; сказать бы, как ей нелегко видеть Демида и ни разу не подойти к нему, когда на каждом шагу подстерегают углистые глаза Андрюшки и много, много чужих глаз!.. Но разве можно сказать такое болтливому Матвею?…
XII
Утреннее солнце посылало лучи откуда-то из-за лилового хребта Татар-горы. Над Белой Еланью небо полыхало багровым заревом.
Мимо ограды старого Зыряна проехали трое верховых с тяжелыми сумами в тороках. Агния только этого и ждала – отряд Демида двинулся в путь.
Прикрикнув на сына, чтобы он еще раз проверил подпруги и правильно ли висят переметные сумы, Агния подошла проститься с матерью. Сам Зырян еще на зорьке уехал в тракторную бригаду колхоза. У него свои заботы.
– Ты поостерегись там. И Андрюшку-то береги, – наказывала мать.
– Ну что вы мне страсти нагоняете? Придумают бог знает что и других пугают. Уже по всей деревне переполох пустили.
– Ишь какая смелая! Сестрица-то моя, Ольга, тоже была отчаянная. А сложила головушку. На золото идешь, понимать надо. Если жилу ктой-то скрывал, знать, доглядывает за ней.
От ворот по ограде, заросшей кустами черемух и яблони-дички, шел Двоеглазов с ружьем, пригибая голову под развесистыми сучьями, – белобрысый, поджарый молодой человек. Таким вот когда-то был Демид…
Анфиса Семеновна, одернув полосатую кофтенку, почтительно встретила начальника партии:
– Беспокоюсь я, Олег Александрович: ладно ли, что Агния едет одна?
– Думаю, что ничего дурного не случится, Анфиса Семеновна, – сказал Двоеглазов. – Я вот принес Агнии Аркадьевне свою трехстволку – ружье надежное. И, кроме того, дал указание отряду Матвея держать постоянную связь с Агнией Аркадьевной. Они остановятся невдалеке от пасеки и пойдут потом следом.
Анфиса Семеновна поджала губы:
– Матвей-то не больно надежный.
Агния хотела возразить: неправда, мать не от доброго сердца говорит такое. Но, закусив губу, промолчала. Не в Матвее дело!..
– Езжай к воротам, – сказала Андрюшке.
Двоеглазов отдал Агнии трехстволку и показал, как с ней обращаться.
– С таким ружьем не страшно встретить ни медведя, ни сохатого, ни самого лешего. Верное дело. И помните: как мы с вами договорились, так и действуйте. Как только возьмете две-три пробы – если даже неудачные, все равно – немедленно уезжайте оттуда. Я вас буду ждать на Верхнем Кижарте. Там решим, что делать. Поддерживайте связь с отрядом Матвея. Да будьте осторожны. В патронташе полсотни патронов с пулями для нижнего ствола. Как только выедете в тайгу – стреляйте. Надо к ружью привыкнуть. И у Андрюшки есть ружье?
– Берданка. Она у нас тоже надежная, – усмехнулась Агния.
– Ну, Андрей Степанович, ты теперь за мужика. Береги мать, привыкай, – посоветовал Двоеглазов, осматривая притороченные сумы. – Что-то мало у вас сухарей. От Кипрейной до Верхнего Кижарта – немалый путь.
– Хватит. Завалим с Андрюшкой медведя да над костром накоптим мяса – вот и еда будет.
Тронулись в дорогу. Двоеглазов проводил Агнию и долго смотрел вслед: таежница! Побольше бы таких геологов партии!..
