прорезал весь этаж тюрьмы. Недолго думая, ракшас распахнул ближайшую дверь и впихнул туда принцессу — сам следом, и в невидимость, представив, что там не шайтан-ханум, а пустое место. Свечение её крыльев, конечно, выдаст, но так хоть не заметят сразу. Дверь он оставил незапертой — сначала порывался вскочить, но потом вспомнил, что запертый замок включает сигнализацию — так проще самому сдаться…

На счастье, комната оказалась не кладовкой, а весьма просторной камерой, с каким-то жбаном посередине — пятясь подальше, Хасан запихивал за него принцессу, молясь, чтобы она сама догадалась прибрать слишком большие крылья.

За дверным проёмом показались вооруженные силуэты. Ракшас прищурил глаза до щелочек, прижался к горячему жбану, замер, чтобы не сдвинуть рисунок на коже.

Их было трое. Один ушел вперед, двое других оглядывали коридор. Заглянули в комнату — отсветы от светящихся очков ночного видения — зелёных у человека и желтых у призрака, скользнули по ракшасу. Хасан перестал дышать. Вдруг, вспомнил, что на нём всё ещё одета сумка с магазинами — лямка во всю грудь. Башибузук медленно опускал руку вдоль жбана к автомату — жбан внизу был нестерпимо горячим…

— Чисто, — сказал один из них.

— Понял, — ответил второй: — Продолжаем движение.

Рука остановилась, почти дотронувшись до оружия.

— Они ушли, — спустя вечность сказала принцесса.

Хасан повернулся к ней — он не помнил, лучше или хуже ракшасов слышат демоны.

— Ушли, не бойся, — добавила она: — И, по-моему, нас ищут с помощью колдовства.

— Ханум…

— Между прочим, мы сейчас в моей личной ванной, — она вдруг тяжело и как-то странно навалилась на край жбана: — Так, голова у меня прояснилась, но они другую гадость мне делают… ничего, — она крепко сдвинула колени: — Главное, чтобы до щекотки дело не дошло — я щекотки боюсь. Так, ну и как нам попасть к девчонкам?

Дальше они шли чуть быстрее, но больше оглядываясь. Кухня лежала теперь чуть в стороне, и чтобы выйти туда, надо было сделать много поворотов вправо-влево. А на поворотах всегда было особенно много камер. Конечно, у Хасана были ключи, чтобы отключать их и автомат, чтобы просто перестрелять, но надо быть настоящим дебилом, чтобы не понять, что это выдаст их не хуже прямого вызова на бой.

Ракшас ходил вперёд на разведку, оставляя принцессе все свои вещи — только со скальпелем. Благодаря этому прошли почти без происшествий — невидимостью Хасан владел уже хорошо, а под камеры он даже невидимый старался не соваться. Всё было бы быстрее, выкини он автомат, и сумку с магазинами тоже, но принцесса не разрешала — упрямо утверждала, что всё это вскоре пригодится.

…Только вот сама она снова начинала вести себя всё страньше и страньше…

Кадомацу прятала лицо от стыда, и сводила колени от боли. Чем дольше они шли, тем труднее давался каждый шаг. Она вспомнила, что ей рассказывали Веселый Брод и Чертов Угол. Низ живота разрывало, а ноги казались грязными и склизкими, причем, постыдно склизкими. Ритмичный, с каким-то садизмом пронзающий всё тело от промежности до пояса, спазм, буквально сбивал с ног, мешал дышать, выворачивал желудок в попытках тошноты и рвоты. Грудь словно рвали зубами на части. Казалось по бедрам и коленям хлещет что-то горячее… она, незаметно для Хасана проверяла под юбкой и убеждалась — рука чистая. Никакой крови. Это иллюзия. И снова рвущая на части боль в животе, бедрах и коленях, от которой невозможно даже шагнуть.

В первый раз Хасан заподозрил это, когда она что-то сказала, по тону — как выругалась.

— Простите, ханум⁈

— Ничего… Просто… не люблю я эту гадость…

Позже он опять услышал от неё ругательство, по звуку на «шайтан» похожее. Хасан тогда обернулся — и глазам не поверил. Нет, он-то видел девок в таком состоянии, ещё бы, но ведь она не Азер какая-нибудь, это ханум! Это же небо на землю упасть должно, чтобы она такое себе позволила!Она тогда заметила, повернула к нему лицо. Аллах, до чего же красивая! Даром что шайтанова дочь! Попросила:

— Не смотри… пожалуйста! Я… слишком грязная…

Он ушел на разведку, а когда вернулся, она сидела на полу и дрожала

— Ханум!

Она повернула голову, посмотрела ему ниже пояса:

— А он у тебя и на меня… реагирует⁈

Башибузук смутился, попытался закрыть «хозяйство» руками, не получалось:

— Ну… я всё-таки живой мужик… простите…

Она отвернула голову:

— Это ты извини. Я не смотрю. А… — она помедлила и добавила: — А, он, кажется, стал больше.

Хасан густо покраснел:

— Ну, это… мы же ракшасы… как его… ада… адаптируемся. А девки вечно траха требуют! Вот и растёт…

Она рассмеялась:

— Выберемся — предупрежу, чтобы осторожнее были. И, правда, у вас же самые используемые органы идут в рост…

— Ханум?

— Они всё-таки нашли, как нас достать, даже не видя. Блин, это больно… Держись подальше и не прикасайся. Блин, ты ещё и голый.

— Эй… но…

Девушка улыбнулась, но улыбка была злой — словно отпугнуть хотела, а не обрадовать:

— Здесь какая-то магия, что сводит с ума. То безумие, то ещё что… Бойся меня и не приближайся, даже если упаду или буду звать на помощь — ты сгоришь, а я без тебя погибну.

— Ханум, да ни сном не духом! Это он сам… — обиженный в лучших чувствах башибузук был даже готов отрубить свои не вовремя взбунтовавшиеся причиндалы.

— Да нет. Это не ты. Меня тут… заколдовали так… я справлюсь, просто не трогай меня… даже если сама попрошу.

Он додумался и торопливо прикрыл своё хозяйство сумкой:

— Так легче?

— Глупый, они меня… больно делают!.. не это! — она поднялась: — Нас спасает то, что они не могут действовать одновременно на меня и тебя. Думаю, они поймут, что я лучше терплю боль, и начнут опять полоскать мозги. Надо торопиться.

С таким видом таймера для отсчёта времени башибузук встретился впервые!

Её как-то по-особенному вывернуло на очередном повороте. Она прошипела сквозь зубы и внезапно услышала синхронный со своим, крик боли. Кричала заключенная, однорукая женщина в соседней камере, отбиваясь рукой и культёй от кого-то невидимого. «Значит, на других женщин это тоже действует…» — поняла она.

…- Мне уже выть хочется. Честно… — она вдруг остановилась, пошатываясь, и указала вдаль: — Смотри!

Там стояла женщина. Сиддха. Белое тюремное платье,