Шрифт:
Закладка:
– Это же этот, как его там, – сказала бабуля. Она указала на картину.
– Мао, – сказал Кен.
– Что?
– Мао.
Бабуля все повторяла «что?». Наконец мы с Кеном заорали: «Мао!»
– Бабуля, это Мао! – повторила я. Кто бы это ни был.
– Ла-а-а-адно, я вас слышу! – сказала бабуля. – Плевое дело!
Кен подумал, что в контексте Мао она смешно выразилась. Он сказал мне, что бабуля всегда плохо слышала, даже когда он был ребенком.
Лу стал более тихим, когда мы пообедали. Он страдает. Так сказала бабуля. Вот почему мы приехали в Калифорнию. Кен задавал ему всякие вопросы. «Точняк, Лу?» – все время спрашивал он. Он не хотел, чтобы Лу страдал. Бабуля сидела рядом с Лу по одну сторону стола. Она положила руку ему на плечо. Он улыбнулся ей. Он сказал:
– Я скучал по тебе, тетя Эльвира.
Бабуля поцеловала его. Она взяла его старое лицо в свои руки и поцеловала его. Лу обнял бабулю, а затем положил голову ей на плечо, и они сидели так до тех пор, пока Кен не сказал, что попозже мы все сможем отправиться покататься под парусом.
Тогда Лу отпустил бабулю. У него на щеке была слеза. Она оставила руку на его плече. Ее чашка дрожала, когда она подняла ее, чтобы сделать глоток кофе.
– Ты не тряслась так, когда я видел тебя в последний раз, – сказал Лу.
– Знаю! Разве это не смешно? Смотри!
Она попыталась удержать чашку на блюдце в воздухе. Чашка задрожала и заскользила по блюдцу.
– Зацени-ка это! – она смеялась.
– Осторожно, бабуль! – сказала я. Лу сказал, что его тоже иногда трясет. Я надеялась, что мы не увидим, как он умирает во Фресно.
Бабуля и Лу сидели близко друг к другу. Лу спросил бабулю, теряла ли она когда-нибудь веру. Бабуля сказала:
– Ох! Аппи! – Это прозвище Лу с тех пор, как он был малышом и всегда хотел, чтобы его взяли на ручки. – Конечно, теряла!
– Да? – сказал Лу. – Можешь рассказать нам об этом?
Бабуля была в ссоре с Господом десять лет. Вот откуда понятно, что она любит его. Бабуля держала Лу за руку, пока рассказывала нам об этой ссоре. Она верит, что Бог есть любовь и что любовь есть в каждом из нас, даже если мы не верим в Бога. «Я никогда не чувствовала себя отверженной», – сказала она. Но она перестала молиться на десять лет. Она молилась и молилась, чтобы дедушка выздоровел и все было в порядке. Он не выздоровел. Ему становилось все хуже и хуже. Поэтому она перестала молиться об этом и начала молиться о том, чтобы у нее были силы позаботиться о нем. Ну и, наконец, она вообще перестала молиться. Когда ее друзья и семья из ее города просили ее помолиться за них, она молчала и пыталась сменить тему, потому что больше не могла молиться. «Но все равно!» – сказала бабуля. Она не чувствовала себя отверженной. Она никогда не чувствовала себя отверженной, даже когда в шестнадцать лет она была отчаянно грустной и одинокой, ее мать умерла, а братья отправили ее в школу-интернат и украли ее наследство. Каждую ночь она становилась на колени у своей кровати и молилась: «Пожалуйста, Боже, не отвергай меня, пожалуйста, Боже, не отвергай меня». И она чувствовала покой где-то внутри себя. Она знала, что он там, покой от Бога, только не знала, где именно. Как и ее завещания и важные бумаги. Она знает, что они где-то в доме, но где? Она рассмеялась, и Лу кивнул, и Кен с Джуд тоже кивнули. Я не поняла, где же этот покой. Я не поняла, что означает слово «отверженная».
– Ну и вот, – сказала бабуля. – Тогда я и перестала молиться на десять лет. Теперь снова молюсь.
Когда она переехала к нам с мамой, она опять начала молиться. Это заставило Лу и Кена рассмеяться. Джуд оставалась серьезной, слушая и кивая. Бабуля сказала, что молилась и молилась, чтобы Бог сделал ее хорошим и полезным членом нашей семьи. Джуд сказала, что думает, что Бог действительно ответил на эту молитву:
– Да, Суив?
Я была согласна с Джуд, но было слишком неловко говорить об этом вслух. Я кивнула. Бабуля подмигнула мне. Она продолжала говорить. Она сказала, что больше не может читать Библию, потому что, читая ее, она слышит только авторитарные голоса старых мужчин. Но она многое знает наизусть и все время повторяет про себя самые важные для нее псалмы. И перед сном каждую ночь она поет песню из своего старого города, которая называется гимн – его ей пела мать, и он такой утешительный, и она всегда засыпает, не успев его закончить.
– А ты знаешь эту песню, Суив? – спросил Лу.
Я сказала: да, бабуля иногда поет ее мне. Бабуля сказала, что каждый вечер перед сном она также цитирует стих из «Плача Иеремии». Она зачитала его для нас: «По милости Господа мы не исчезли, ибо милосердие Его не истощилось. Оно обновляется каждое утро; велика верность Твоя!» Бабуля немного всплакнула, рассказывая нам об этом. Она заставила меня принести ее красную сумочку, порылась в ней, вытащила старый лист бумаги и показала его всем. Это была записка от мамы, тогда ей было семнадцать лет. В ней говорилось что-то ободряющее про Божью любовь. Бабуля повсюду берет ее с собой. Я тоже решила написать такую записку маме, но я ничего не знала о Боге. Однако я могла бы написать что-нибудь обнадеживающее из Бейонсе, и мама могла бы вечно носить ее с собой. Лу обнял бабулю за плечи. Джуд принесла ей воду со льдом. У Кена в холодильнике была машина для льда.
– Может, нам спеть эту песню? – сказал Лу. Его мама Ирэн, бабулина сестра, пела ее и ему, и Кену! Они знали слова. Потом все запели, половину на английском, половину на бабулином секретном языке. Джуд не знала эту песню. Она улыбалась им, пока они пели. Она даже немного плакала. Лу выглядел счастливым. Он спел песню правильно и серьезно. Я знала слова, но не хотела петь. Я хотела покататься на лодке под парусом. У бабули хорошая интуиция. Она заметила, как я умираю за столом с плачущими, поющими, страдающими взрослыми, и пришла мне на помощь.
– Fohdich metten zigh! – Она так говорит, чтобы зарядиться энергией. Она ударила по столу. Это означало: хватит быть отверженными или неотверженными, давайте двигаться дальше! Она спросила Лу про
