Я выругался. Я не видел этих сукиных сыновей уже несколько месяцев. Симус и Дункан были жалким подобием кузенов, которые более десяти лет пытались проникнуть в Холдинг Морелли и украсть мою власть. Они так и не смогли сделать этого. Даже близко не подобрались, но если бы отец уловил хотя бы намек на то, что я связан с этой маленькой блондинистой сучкой…

Я снова посмотрел на Трентона и по жалкому страху в его взгляде понял, что я был загнан в угол без какого-либо шанса на побег.

— Я не стану говорить ему сейчас, — проговорил он. — Но ты же знаешь, что я не смогу скрывать это долго, Люциан. Если он прямо спросит меня, я не смогу солгать.

Даже со своим зверским менталитетом я не мог его винить. Они вырывали бы ему селезенку сантиметр за сантиметром, пока бы он не признался в том, что они от него хотели услышать. И они получили бы чертовски хорошие признания. Трентон Альто знал все мои дела изнутри. Мне следовало предвидеть это и уничтожить его давным-давно.

Но я не хотел этого делать. Где-то в глубине души он что-то для меня значил.

Доверие — это всегда самая большая слабость. Никогда не доверяй никому, кроме своей собственной души.

Как, черт возьми, мне удалось забыть свою собственную мантру и оставить его в живых?

— Ты станешь куском дерьма, если расскажешь ему что-то, — сказал я мужчине, который в течение многих лет был моей правой рукой. Мужчине, который был моей связью с преступным миром и всей его прибылью. Мужчине, который подчищал за мной грязь, когда я занимался делами.

— На этот раз я должен быть куском дерьма, — ответил он. — Я не поплыву на этом корабле с тобой, Люциан. Или я окажусь на дне океана, когда твой отец узнает и взорвет весь чертов корабль вместе с тобой.

— Никогда не считал тебя трусом, — сказал я, и он ухмыльнулся мне.

— Никогда не считал тебя таким чертовски сумасшедшим, — ответил он.

Я подошел к нему ближе.

— Что именно ты настучал моему отцу?

Отвечая, он не сводил с меня глаз.

— Я сказал ему, что ты ее видел. Преследовал ее всюду. Я должен был. — Он сделал паузу. — Но он не знает, что ты интересуешься ее секретами о Братьях власти. Это совсем другая лига.

— И лучше, чтобы все так и оставалось, если ты хочешь, чтобы твой язык оставался у тебя во рту.

— Как скажешь, босс. Впрочем, нужно беспокоиться не только о моем языке. На задах уже шепчутся об этом.

Но был только один зад, который меня интересовал. И он принадлежал женщине, который ощущался вокруг моего члена словно перчатка.

Как бы мне ни хотелось перерезать горло Трентону Альто, мне слишком много нужно было от него в тот момент.

— Давай вернемся к моему вопросу, — сказал я с усмешкой. — Что Братья власти планируют сделать с Илэйн Константин?

Он вздохнул.

— Они уже списали ее со счетов. Они идут за ней. Она ходячая мишень. Готовая и ожидающая. Она тоже это знает.

— Ее списали? Подчеркнули красным и пометили флажком? Чертовы идиоты.

Он снова вздохнул.

— Они были бы идиотами, если бы не сделали этого. Если бы они отпустили эту сучку после того, сколько она им задолжала, то каждый ублюдок подумал бы, что может использовать свои связи, чтобы списать свои долги. Братья власти не могут этого допустить. Из гордости, если уж не из практических соображений. — Он замолчал, уставившись на меня. — А что? Что, черт возьми, ты собираешься с этим делать? Пожалуйста, скажи, что ты не собираешься уговаривать их спасти ее задницу. Пожалуйста, во имя всех гребаных богов, не говори этого.

Он был прав. Я не мог спасти хорошенькую светловолосую сучку от Братьев власти. Я бы поставил на себе крест. Вместе со мной весь мир Морелли захлебнулся бы дерьмом.

— Ты же не собираешься этого делать, верно? — давил Трентон, и это вывело меня из оцепенения.

Я ткнул пальцем ему в щеку, и он судорожно вздохнул.

— Я буду делать то, что хочу, — ответил я. — Приберись здесь, за что я тебе и плачу, и держись, блядь, от меня подальше. Тебе так же лучше держаться, блядь, подальше и от моего отца, или ты пожалеешь об этом.

— Застрял между молотом и наковальней, — простонал он. — Тогда пошел вон. Оставь это мне.

— Убери любого, кто сунет свой нос, — повторил я и с этими словами вышел, спустившись по металлическим ступеням, прохладный ночной ветерок дул мне прямо в лицо.

Первое, что я сделал — проверил трекер на своем телефоне, почувствовав прилив облегчения, когда увидел, что моя игрушка вернулась в свое убежище. Она была дома.

Дома с задницей, без сомнения все еще болящей от моего члена. Эта мысль заставила меня снова затвердеть.

Странно, как прогулка в одиночестве могла проветрить мозги. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом — что, черт возьми, сделало Илэйн такой неотразимой для меня. Что, черт возьми, делало эту маленькую принцессу такой чертовски особенной?

Я вспомнил, как ее кожа прижималась к моей. Вспомнил выражение ее глаз, когда они замечали меня. Вспомнил ее жаждущую плоть, дрожащую от каждой новой боли, даже когда она умоляла меня остановиться.

Причинить боль ее заднице — это лишь крошечная частичка того, что дразнило меня. Мне хотелось от нее и всего остального. Каждый ее грязный клочок.

Я хотел, чтобы она была моей игрушкой. Хотел, чтобы она была моей куколкой, которой я мог причинять боль. Моей персональной шлюхой.

Илэйн Константин была маленьким грязным цветком в порочном мире. Она была запятнанной невинностью перед лицом разврата. Она была не открытой книгой с глубокими темными тайнами, написанными от руки страницами прекрасной боли, стыда и тьмы в полумраке.

Илэйн Константин была маленькой жемчужиной, пытающейся спасти говнюков вокруг себя.

Глупая маленькая сучка. Красивая маленькая сучка.

Она была хорошей девочкой, которая считала себя плохой. Милым маленьким ангелом, умоляющим о наказании.

Я накажу ее как за грехи ее семьи, так и за ее собственные. Я буду любить ее за это. Буду любить ее за то, что она станет маленьким холстом в моем подвале, готовым покрыться шрамами от моего зла.

Но пока я возвращался этой ночью в свою квартиру, внутри меня все сжималось от странного приступа страха. Я был не единственным злым ублюдком, планирующим причинить боль Илэйн Константин. У милого маленького