– И как же я теперь доберусь до запада? – пробурчал он. – Все потеряно. Может быть, мне стоит все же закурить сигарету, когда вы отойдете на безопасное расстояние.

Мы, прощаясь, пожали ему руку, прекрасно понимая, что нам выпал случай прикоснуться к легенде. Все наше недовольство военной авиацией, все наши горькие шутки про «летунов» были забыты в эту минуту, когда мы смотрели, как новейший самолет втягивается быками в тень громадных вязов, где он будет стоять до тех пор, как, сказал нам летчик, ему будет суждено каким-нибудь образом вернуться на службу. Когда мы выходили из лесу, я услышал за спиной мычание быков, означавшее, что их выпрягают и освобождают от бремени.

Через минуту после этого весь прилегающий участок леса за нашими спинами осветился ярчайшим пламенем, и, обернувшись, мы увидели колоссальный огненный шар оранжевого цвета, взмывающий в воздух над кронами деревьев. Шар этот разрастался в диаметре по мере подъема, из него разлетались во все стороны капли горящего топлива. Жар от него исходил такой, что мгновенно испарились все капли росы на кронах деревьев на сотни метров вокруг. Деревенский парнишка, который правил быками, пробежал мимо нас, истерически крича на бегу:

– Он все-таки закурил сигарету, этот дурак! Словно хотел умереть!

Медленно, очень медленно эта сцена, как и многие другие, осталась у нас за спиной, да и звуки боя вдоль границ коридора стали не так слышны. Наш танк скрипел и скрежетал, двигаясь со скоростью пешехода, из глаз наших струились слезы, которых мы не проливали во время сражений, и вот наконец мы вошли в зону, в которой, похоже, имелось нечто вроде армейской дисциплины.

«Цепные псы» из фельджандармерии направляли приходящий транспорт и пеших беженцев в отведенные им районы, кое-как выкопанные окопы и приспособленные позиции орудий сменились классическими траншеями и оборудованными огневыми точками. Войска, находившиеся в этом районе, представляли смесь совершенно свежих и полностью измотанных в боях частей, подобным же образом их вооружение было только что с завода и совершенно изношенное. Несколько батарей новехоньких противотанковых орудий, чьи колеса были едва испачканы грязью, обслуживали расчеты, напоминавшие больше всего огородные пугала, так истощены и оборваны были артиллеристы. Взвод юнцов из гитлерюгенда в чистеньких формах и с недавней стрижкой был командой укрепленной огневой точки, в качестве которой служил старый танк Pz III, без колес или гусениц, укрытый за несколькими рядами колючей проволоки. Здесь было представлено громадное разнообразие частей всех родов и видов войск, включая вооруженных полицейских и фольксштурмистов.

Удивительно, но были здесь и полевые кухни, наливавшие по полному черпаку горячего супа каждому, кто подходил к ним, будь то солдат или штатский. Я съел свою порцию, стоя на корме «Пантеры» и привалившись к ее башне, в окружении раненых и детей. Выхлопные газы двигателей покрыли наши лица копотью, от них кружилась голова, но теперь мы точно были в расположении 12-й армии, двигающейся к Эльбе.

Когда наш танк проползал мимо группы солдат, сгрудившихся вокруг бронетранспортера, один из них, повернувшись, крикнул нам что-то. Я не разобрал его слов, но один из детей понял их и стал дергать меня за рукав комбинезона:

– Фельдфебель!

– Что там такое, парень?

– Фюрер мертв.

Мы остановились около другой группы солдат, слушающих радиопередачу, и присоединились к ним. Диктор поведал нам о том, что Адольф Гитлер погиб в сражении за Берлин, который находился всего в 30 километрах к северу от нас. Тем не менее война все же продолжалась в надежде на нашу окончательную победу. Некоторые женщины плакали, а солдаты, стоявшие вокруг, открыто говорили о самоубийстве вождя. Я не чувствовал почти ничего – только боль от осколочной раны в спине, чтобы избавиться от которой я принял последнюю имевшуюся у меня таблетку.

Позиции, занимаемые 12-й армией близ Бранденбурга на фронте перед Эльбой, прикрывали район, который являл собой зрелище разрушений и постоянного движения. Они удерживались остатками 12-й и вышедшей из котла 9-й армий[65], но весь этот район подвергался жесткому напору красных сил – за исключением самой Эльбы, на западном берегу которой стояли молчаливые и неподвижные силы американцев. Громадные колонны самого разнообразного транспорта и людей двигались по холмистой местности к реке. Красная авиация господствовала в воздухе, несмотря на нашу зенитную артиллерию, и их штурмовики то и дело проходили на бреющем полете над нашими колоннами, домами и открытой местностью. Мы прекрасно понимали, что красные, если бы захотели, вполне могли бы разбомбить наш район в пыль. Но они ожидали конца войны и, вероятно, стремились пожать максимально возможный улов человеческих существ. С небес градом сыпались листовки, побуждая всех и каждого в нашем секторе оставаться на месте и не препятствовать наступлению Красной армии[66].

«Гитлер мертв. Берлин окружен. Война бессмысленна, и ее необходимо прекратить».

Вдобавок к листовкам мощные громкоговорители доносили до нас усиленные до невообразимой громкости голоса офицеров группы Зейдлица, а теплый весенний ветерок разносил их на многие километры по всей округе. Слова в основном были неразборчивы, но мы все же различали отдельные из них – капитуляция, мир, жизнь, добрая воля — и некоторые другие. Мы слышали их, а также гул самолетов над головой, но все же присоединились к громадному потоку людей, устремляющемуся к реке.

Теперь редко можно было увидеть вооруженных людей; большинство солдат побросали свое оружие и шли теперь налегке, засунув руки в карманы или поддерживая заплечные ранцы. С форменной одежды у них, как правило, были сорваны погоны и другие знаки различия, а все окрестные луга были усеяны нарукавными повязками, фуражками и сапогами. Больше всего ныне ценилась гражданская мужская одежда, хотя многие из мужчин, облаченные теперь в крестьянскую одежду, сохранили выправку недавних профессиональных солдат. В избытке имелся шнапс и другой алкоголь, и много людей можно было видеть лежащими на обочинах дорог в пьяном забытьи, бесчувственными к тем картинам, которые им приходилось видеть, и к тем страхам, которые чуть ранее овладевали ими.

Поля и обочины дорог были усеяны брошенным транспортом, как механическим, так и гужевым. Среди грузовиков, армейских вездеходов – «лоханок» и легковых автомобилей можно было видеть немного танков, но похоже было на то, что большинство бронетехники было оставлено позади, в котле и других местах сражений. Наша «Пантера» была единственным танком этого типа, который мы могли видеть вокруг себя, да и она была готова вот-вот рассыпаться под нами. На одном из перекрестков дорог большая воронка перекрывала путь тяжелой технике, пешие же беженцы пересекали ее по проложенным мосткам. Мы попытались было