Шрифт:
Закладка:
— Ну, чортъ съ тобой, проваливай! свеликодушничалъ воинъ.
Еврей еще больше ободрился.
— Ваше высокоблагородіе!
— Что тебѣ?
— Деньги эти не мои, меня наняли отвезти ихъ въ мѣстечко N. Вы ихъ взяли, ну и пользуйтесь ими на здоровье. Но спасите же и меня. Я возвращусь назадъ безъ денегъ. Мнѣ вѣдь не повѣрятъ, что служивый ихъ у меня взялъ, а скажутъ, что я все это выдумалъ, а деньги припряталъ; меня посадятъ въ острогъ. Жена и дѣти умрутъ съ голода.
— Ахъ, ты песъ этакій! не прикажешь ли возвратить тебѣ деньги?
— Какъ я смѣю, ваше благородіе, простъ деньги?
— Что-жь тебѣ угодно?
— Видите, еслибы ваша милость дали мнѣ росписку, что вы деньги получили, тогда я могъ бы показать начальству, и меня въ острогъ не посадили бы.
Дезертиръ сначала выпучилъ глаза, потомъ захохоталъ.
— Ахъ ты шутъ гороховый! Да я отродясь пера въ руки не бралъ. Росписку ему дай!
Еврей приложилъ руку ко лбу, притворившись, что глубоко раздумываетъ.
— Знаете что, ваше благородіе? сказалъ еврей чрезъ минуту. — Я сниму свой лайбсардакъ, повѣшу его на деревѣ, вотъ тамъ, вы его прострѣлите, будетъ дырка; я покажу по крайней мѣрѣ начальству, что на меня стрѣляли.
— Чортъ съ тобой, повѣсь. Пущу пулю, куда не шла.
Еврей торопливо снялъ другую куртку, повѣсилъ ее на деревѣ, а самъ отошелъ въ сторону и закричалъ:
— Ваше благородіе! постойте, не стрѣляйте. Я зажмурю глаза и заткну уши, чтобы не видѣть огня и не слышать пифъ-пафъ.
Дезертиръ наслаждался трусостью еврея. Чтобы его больше напугать, онъ подбѣжалъ въ трусу и выстрѣлилъ надъ самымъ его ухомъ.
— Ай вай миръ! пискнулъ не своимъ голосомъ еврей. Но въ ту же минуту онъ обхватилъ солдата и стиснулъ его въ своихъ желѣзныхъ объятіяхъ. Онъ повалилъ его, скрутилъ и связалъ поясомъ по рукамъ и ногамъ, взвалилъ на свою клячу, и представилъ въ городъ.
Дезертиръ этотъ оказался тотъ самый арестантъ, котораго мы никакъ не могли выслѣдить.
— Умница еврей!
— Молодецъ!
— Господа! сказалъ я — защищать еврейскую храбрость я не берусь, скажу вамъ только одно: еслибы вы принадлежали къ этой несчастной націи, которую весь міръ одѣлъ въ шутовской кафтанъ, и сдѣлалъ цѣлью своихъ насмѣшекъ, и еслибы вы имѣли такой же интересъ, какъ я, вдуматься въ смыслъ анекдотовъ, вами разсказанныхъ, то вы не сочли бы евреевъ такими отъявленными природными трусами.
Я счелъ, однакожъ, лишнимъ развить свою мысль предъ моими военными знакомыми, но въ душѣ не могъ не удивляться слѣпому пристрастію цѣлаго міра, до такой степени враждебнаго изгнанникамъ Іерусалима.
Припоминаю теперь довольно характеристическій случай изъ моей жизни, нелишенный, впрочемъ, интереса и для моихъ читателей. Онъ ясно покажетъ тѣмъ лицамъ, которыя хоть сколько-нибудь интересуются вопросомъ о цѣлой націи, на сколько основательны рутинныя, повальныя мнѣнія, освященныя вѣковою, враждебною нетерпимостью. Я вполнѣ увѣренъ, что если мои записки. попадутся въ руки того лица, которое играло первую роль въ разсказываемомъ мною случаѣ, то лицо это будетъ на столько добросовѣстно, чтобы не отрицать истины. Я разсказываю быль, а не анекдотъ для краснаго словца.
Это случилось года четыре тому назадъ, въ половинѣ декабря. Я возвращался изъ Петербурга. Верстъ девяносто или больше за Москвою оканчивалась линія желѣзной дороги. До Харькова, гдѣ я оставилъ свой экипажъ, приходилось доѣхать или на перекладныхъ, или же въ дилижансѣ. Оба средства передвиженія не представляли ничего пріятнаго. На дворѣ стояли уже холода и вьюги. Дорога была ненадежная какъ для полозьевъ, такъ и для колесъ. Я рѣшился изъ двухъ золъ выбрать меньшее, и взять изъ конторы дилижансовъ отдѣльный возокъ, чтобы страдать, по крайней мѣрѣ, на свободѣ. Я обратился къ управляющему конторою.
— Можете ли вы мнѣ дать до Харькова отдѣльной возокъ?
— У насъ, къ сожалѣнію, на лицо только одинъ.
— Я у васъ только одного и прошу.
— Дѣло въ томъ, что пассажиръ, пришедшій за минуту до васъ, заявилъ тоже желаніе на особый возокъ. Хотя онъ еще не договорился, но все-таки, по первенству, онъ имѣетъ преимущество.
— Конечно, согласился я.
— Позвольте васъ спросить, обратился управляющій чрезвычайно вѣжливо къ молодому, очень красивому человѣку въ военной формѣ:— оставляете ли вы за собою возокъ или нѣтъ? Есть желающіе…
— Оставьте за мной! объявилъ офицеръ рѣшительно — и отправьте меня чрезъ часъ. Я только позавтракаю и — въ путь.
— Вы желаете непремѣнно отдѣльный возокъ? обратился ко мнѣ управляющій.
— Да, я бы васъ покорнѣйше просилъ объ этомъ.
— Къ сожалѣнію, вамъ придется дожидаться цѣлыя сутки, пока возвратятся возки.
— Жаль, да дѣлать нечего. Обожду.
Офицеръ подошелъ.
— Позвольте! обратился онъ ко мнѣ, слегка поклонившись — куда вы желаете доѣхать?
— До Харькова.
— Я тоже. Не поѣдемъ ли вмѣстѣ? Цѣлый возокъ для одного слишкомъ ужь просторенъ.
— Пожалуй.
Мы вмѣстѣ сѣли за завтракъ, вмѣстѣ потребовали бутылку вина, и познакомились. Офицеръ, съ особой гордостью, объявилъ себя княземъ Н., состоящимъ на службѣ гдѣ-то въ Лифляндіи и ѣдущимъ въ Е., чтобы провести рождественскіе праздники у родителей, живущихъ въ имѣніи, Е… губерніи. Мой титулъ, по его незвучности, я счелъ лишнимъ объявлять; я назвалъ ему только мою фамилію. Тѣмъ не менѣе, князь любезно пожалъ мою руку. Я имѣю предубѣжденіе противъ тѣхъ, которые, кстати и некстати, хвастаютъ своими громкими отцовскими титулами; но этотъ молодой князекъ своимъ красивымъ, открытымъ, нѣсколько женственнымъ лицомъ, мнѣ съ перваго взгляда очень понравился. Я, однакожь, далъ себѣ слово вести себя съ нимъ въ пути какъ можно сдержаннѣе.
Сначала, я и мой спутникъ ограничивались одними вѣжливостями. Но заключенные въ одной клѣткѣ сутокъ на четыре или на пять, мы отъ скуки дѣлались съ каждымъ часомъ болѣе и болѣе сообщительны, особенно юный князь, который любилъ-таки поболтать. Русскія почтовыя дороги чрезвычайно способствуютъ скорому сближенію пассажировъ между собою: часто приходишь съ своимъ сосѣдомъ въ соприкосновеніе и даже въ столкновеніе, то боками, то лбами. Падая и толкая другъ друга на каждомъ ухабѣ, мы сначала извинялись одинъ вредъ другимъ, а потомъ начали смѣяться и разговорились о всякой всячинѣ. Между этой всячиной теченіе идей наводило нашу мысль и на довольно серьёзные предметы.
Мы остановились въ Курскѣ пообѣдать. Въ общей залѣ, кромѣ насъ, обѣдало за сосѣднимъ столомъ нѣсколько пассажировъ, ѣхавшахъ въ Москву. Пассажиры эти разсуждали между собою о непріятномъ приключеніи, случившемся съ ними ночью: дилижансъ опрокинулся и нѣкоторые изъ нихъ порядкомъ ушиблись. Какъ водится, ругали содержателей дилижансоваго сообщенія и порицали непростительную грубость и небрежность кондукторовъ. Между порицателями и недовольными болѣе всѣхъ пѣтушился какой-то франтъ. По
