Шрифт:
Закладка:
И все четыре спуска стоило бы перекрыть. Некими сооружениями, которые можно было назвать как угодно: стеной, отвалом или баррикадой. Но кто-то взял и заранее обозвал их редутами. И это дурацкое непонятное название прижилось.
Самое обидное было в том, что редутов было четыре, и названия им можно было выдумать красивые!.. Например, в честь основателей поселения: имени Вано, имени Дуная, имени Костромы — и, ладно уж, имени Чемодана. А сам посёлок — гордо назвать Сочинским.
Но редуты обозвали Северным, Южным, Восточным и Западным. Хотя, к примеру, расположение Западного редута прямо-таки требовало обозвать его совсем иным словом, на букву «ж». Потому что располагался он у «рыбы» прямо под «хвостом». Но, видимо, никто слово на букву «ж» охранять не захотел — ибо не вдохновляло...
Отбросив мечты об увековечивании своего имени, стоило бы отметить способ сооружения редута. Первым делом поперёк проходов устанавливались ножки одного из грибовидных растений, росших в лесу.
Ножка у этих растений была широкой, толстой, но при высыхании, которое происходило за пару дней (особенно если помочь кострами), превращалась в полую жердь. Причём ещё и достаточно прочную для наших целей. А цель у ножки была одна — быть каркасом. Жерди вкапывались поперёк прохода на равном расстоянии друг от друга.
К жердям крепились остатки шляпки гриба. Тоже подсушенные, отчего они становились тонкими. Их заранее нарезали полосами, чтобы получились своеобразные доски. И хотя эти доски не были прочными, но для наших целей их вполне хватило бы.
Вся эта конструкция обмазывалась глиной, чтобы не вызвать аппетита ни у одной гигантской твари. Ну а дальше каркас нужно было обкладывать камнями. Собственно, обкладка только началась, но даже сейчас было видно, что всё у нас получится.
С внешней стороны камни укладывали плоской стороной наружу, под небольшим наклоном в сторону посёлка, и скрепляли глиной. С внутренней стороны старались уложить так, чтобы камни заходили друг на друга и на каркас. Получалась неширокая каменная перемычка с ровной внешней стеной — и покатой внутренней.
Оставшееся пространство между стеной и плато нужно было заполнить землёй и щебнем. Чтобы выровнять площадку для защитников редута. Ну а под конец, чтобы сооружение окончательно стало похоже на редут, там предлагали установить плетёные корзины, заполненные песком.
На всё про всё отводилось дней пять-шесть. Но самое смешное было в том, что мы, похоже, успевали. И хотя многие участники стройки сильно сомневались, что эти монументальные сооружения долго простоят, с ними никто не спорил. Противников этой точки зрения в нашей группе не обнаружилось.
Нам ведь и не надо было строить на века!.. Если дней тридцать-сорок простоят — уже хорошо. А к этому времени мы рассчитывали решить все срочные вопросы: и с едой, и с крышами над головой. После чего заняться укреплением редутов. Ну и возведением чего-то более основательного.
Конечно, в посёлке хватало людей, кто требовал сразу возвести что-нибудь посерьёзнее. Этой точки зрения, кстати, придерживалось большинство «спускачей». Их резоны были ясны и понятны: никто не любит выполнять дважды одно и то же дело. А «спускачи» — люди, в основной своей массе, ленивые. Поэтому дважды напрягаться не хотят.
Однако даже они вынужденно признали: если завтра к нам нагрянет дикая неприкаянная группа наподобие той, которой были наши новички несколько дней назад, то мы все жестоко пожалеем об отсутствии каких-никаких стен.
Кстати, у наших временных стен был ещё один недостаток. И почему-то на момент закладки никто не обратил на это внимания.
У них не было ворот. Да…
Однако сходу переделывать мы ничего не стали. Просто организовали у каждого из редутов сетчатые лестницы, по которым добытчики забирались на вершину. Ну и поставили дежурных, которые помогали поднимать грузы.
Глядя на всё это, я постоянно ожидал, что СИПИН по утрам начнёт сообщать Сочинцу: «Ваши люди несчастны, милорд!». Ну или что-нибудь подобное. По крайней мере, это было бы вполне ожидаемо. Но пока что и люди не впадали в депрессию, и СИПИН вместо упрёков каждый день кидался баллами. Иногда прямо в процессе работы, а иногда — на следующее утро.
И, надо сказать, баллами он кидался щедро… Отчего и потянулись за покупками «спускачи». Дни-то как раз стояли солнечные, тёплые. И даже ночью можно было спокойно поспать под навесом. Особенно если от костра недалеко улечься.
В общем, люди перестали мечтать о переносе капсул. И тут же попытались вернуться к беззаботной жизни бабочки-однодневки. Вот и пришлось нам ставить стражу у Алтаря Вознаграждения…
Если честно, мне было решительно непонятно, почему так. Немного походив с медным копьём, я быстро понял, что надо поскорее восстанавливать кремнёвое. Надоело каждый день сидеть и искать новые повреждения на наконечнике... Слишком уж мягким металлом была медь. А бронзовые копья стоили запредельно дорого.
И вот, несмотря на то, что мне есть, чем заняться — сижу и копьё починяю. А какой-то хрен с бугра, который полвечера радостно отбивал ритмы на первобытно-дикарской вечеринке, пришёл за топором. Нет уж! Пусть идёт работает, а потом… А потом пусть снова работает! Пока время позволяет.
Сочинец ведь не просто так ограничил рабочий день двенадцатью часами. Вовсе не для того, чтобы каждый пахал от рассвета и до заката, падая от усталости. А наоборот — для того, чтобы особо активные не работали на износ, пока другие прохлаждаются. Вот пускай теперь и «спускачи» немного потрудятся.
В решении охранять Алтарь Вознаграждения я не был согласен только с одним: зачем ставить сразу трёх стражников, да ещё и из основного костяка группы? А самое главное — зачем в этом скучном месте понадобился гениальный и неповторимый Вано? Я же тут просто штаны на заднице протираю!.. А они, между прочим, и так уже странно выглядят...
Постепенно вылезли все недостатки быстрой выделки. Плохо обработанная шкура — это вам не промышленный продукт. Она неумолимо твердела, трескалась — и вообще обещала, что ещё немного, и Вано останется без штанов. Хотя и за это «немного» я был безумно благодарен. Правда, теперь мне срочно требовалось добыть что-то ещё…
Пока я обдумывал судьбу своих штанов, рядом приземлился Трибэ. И тут же сердито засопел, недобро поглядывая