— Не говори со мной в таком тоне. Это подарок.

— Но в обмен на услуги.

— Ничего больше, чем просто мое внимание.

— И отчеты ему о том, что ты нашел.

— Я не был готов к появлению человека, который проявит к нам такой интерес.

— Тогда тебе следовало бы отказаться от его денег.

— Они нужны нашей церкви, Мари.

— Но ты солгал. Ты взял его деньги в обмен на что-то, чего не собираешься делать.

Беранже разозлился и со всей силы ударил кулаком по столу. Стакан с водой подпрыгнул, и вода выплеснулась, намочив лежащие на столе бумаги. Остальные бумаги слетели со стола. Он приблизился ко мне и заорал:

— А как ты собираешься жить, Мари? На что? Ты что, думаешь, что будешь ходить в церковь, молиться и Бог подаст? Или еще откуда-то деньги к тебе придут? Ты же сама знаешь все прекрасно! Не прикидывайся дурочкой, моя дорогая Мари. Ты же достаточна умна.

Его слова больно ранили меня, словно в живот вонзили острый клинок. Мне надо было сесть на стул, иначе бы я упала:

— Я пришла сюда не для того, чтобы уличать тебя в чем-то или делать выговоры, — наконец произнесла я.

Он отвернулся, уставившись в точку на стене.

— Я ухожу, — сказала я. И ушла, хлопнув дверью. Я сдерживала слезы до тех пор, пока не дошла до креста на холме, где тропинка раздваивалась и шла через ракитник к Эсперазе. Потом они ручьями потекли по моим щекам. Я очень долго гуляла, пока мои слезы не высохли, а руки не перестали дрожать.

* * *

Через день Беранже извинился. Он принес мне маленький букетик ранних полевых цветов и сказал:

— Я был не прав, Мари. Все зло, которое я испытал к этому австрийцу, я сорвал на тебе. Прости меня.

Я приняла его извинения и цветы, но его неистовство потрясло меня. И я решила не приставать к нему больше. Он был прав. Я была собственницей. Все это время мое внимание сосредоточивалось только на моих собственных желаниях. Вряд ли я когда-то серьезно задумывалась о его проблемах, нуждах и потребностях. Хочет ли он, чтобы я приходила, хочет ли он моего общества, был ли он доволен тем, что я готовила и что-то делала для него еще. И вообще нужно ли ему это? Его слова вернули меня к действительности.

Я избегала его несколько последующих дней, прося мою мать отнести ему ужин. А когда я была вынуждена обращаться к нему, то делала это совершенно иначе.

Он это заметил и снова пытался завоевать мое расположение. Он хотел развеселить меня, шутил, постоянно приносил цветы, просил меня погулять с ним по холмам и поговорить. Он поделился со мной своими намерениями разбить сад вокруг церкви и попросил моей помощи в отборе красивых камней для его ограждения. Но я отказала ему, сказав, что очень занята делами по дому.

И однажды он не выдержал:

— Я не уйду отсюда, пока ты не поможешь мне. Я весь день буду болтаться у тебя перед глазами, — сказал он.

Я смягчилась. Я вытерла руки и сняла с крючка плащ. Но я шла, глядя не на него, а вниз, делая вид, что ищу камни.

— Почему ты сторонишься меня, Мари, — спросил он, когда мы уже достаточно отошли от дома. — Я же извинился, разве нет? Что еще я могу сделать?

Я отвернулась в смущении:

— Я не сторонюсь вас, святой отец.

— Святой отец? — И он громко рассмеялся. — Ты уже годы меня так не называла.

Я продолжала идти.

— Ты даже не посмотришь на меня, Мари? Марионетта? — Он остановился, взял очень нежно мою руку в свою и произнес:

— Пожалуйста!

Я повернулась и посмотрела на него.

— Я стараюсь лишь только не искушать вас, святой отец. Вы были правы. Все это время я была собственницей.

— Да нет же, Мари, нет, — сказал он, водя своим пальцем по моей ладони, — это я был не прав. Мне нужна твоя дружба. Без нее меня просто нет.

Я кивнула, сдерживая слезы, но они все равно покатились по щекам. Он ловил их своими пальцами.

— Моя милая, как я дорожу тобой.

* * *

Я была довольна тем, что между нами восстановился мир и мы могли вести себя свободно в присутствии друг друга. Но я сама постоянно напоминала себе о том, что произошло между нами недавно, и старалась сдерживать свою страсть.

Но книгу я продолжала искать. В отсутствие Беранже я буквально переворачивала его комнату. Я искала книгу на верхних полках с одеждой, в кресле, под крестом, в кровати под матрасом, на кухне среди посуды, я простукивала стены, может быть, у него был тайник, я даже думала приподнять половицу и поискать там, но была недостаточно сильна для этого.

И вскоре мне улыбнулась удача. Как-то, убирая у него, я увидела, что кабинет, который обычно всегда был заперт, когда он уходил, остался открытым. Вероятно, случайно. Язычок замка торчал, но не вошел в отверстие на противоположной стене. Беранже этого не заметил и ушел. Я скользнула туда, и в темноте стала ощупывать все, что попадалось мне под руку. И в верхнем ящике стола я наткнулась на что-то кожаное. Выхватив это что-то, я выскочила в его комнату и на свету разглядела, что это та самая книга, которую я так жаждала увидеть.

Я открыла книгу. Страницы были очень ветхими и ломающимися. В книге действительно говорилось о том, что уже рассказывал мне Беранже. Это был старый церковный регистр дней рождений, смертей, свадеб, который вели с 1694 по 1726 год. Первые страницы этой книги не вызывали никакого интереса. Но потом я нашла очень занимательную запись.

«В тысяча семьсот пятом году, на тридцатом дне марта, умерла в замке на этом месте Леди Д, семидесяти пяти лет, вдова сэра А.Д., казначея Франции. Она была похоронена тридцать первого числа указанного месяца в церкви этого места, и могила ее за балюстрадой».

Я закрыла книгу и снова ее открыла: в церкви этого места, и могила ее за балюстрадой. Сердце мое колотилось. Так, значит, это могила.

Я быстро направилась к церкви и нашла ту балюстраду. Она все еще находилась там, ее даже реставрировали. Я приложила ухо к камню, словно могла услышать голос мертвеца, доносившийся из нее, но, конечно же, ничего не услышала. Я хотела отодвинуть камень, прощупала всю его поверхность, но не нашла, за что зацепиться. Я подумала, что, если там могила, значит, там есть полость,