— Я вам верю, Хайнике!

— Поработайте для нас, тогда и скажете, что вы нам действительно верите. Помогите нам взять власть! А до тех пор, пока вы не сделаете этого шага…

— Вы не умеете разбираться в людях, Хайнике! — перебил его доктор. — Человека легче понять не по словам, которые он говорит, а по выражению лица, которое выдает самые тайные помыслы. Вполне возможно, что в ближайшие дни к вам будет приходить много людей. И у каждого из них — свое лицо. Они будут слушать ваши речи широко раскрыв рот. Полагайтесь не только на то, что они нам скажут, а постарайтесь узнать, насколько сознательно они воспринимают ваши слова.

— Все, что мы говорим, — чистая правда.

— Вы всегда были таким праведником, Хайнике? Вы всегда и всем говорили то, что должно случиться, даже если вам это неприятно?

— Правда не всегда является, так сказать, полной правдой, — заметил Хайнике.

— Вы и сейчас умалчиваете о своих трудностях. Вы даже товарищам не говорите всей правды. Вы твердо верите в победу вашей революции. Но что в том толку, если вы верите в это один? Я восторгаюсь вами, но вы должны откровенно сказать, что у вас много трудностей и мало друзей. Вы не говорите товарищам о том, что даже в случае вашей победы вам придется испытывать много лишений, многим жертвовать. Короче говоря, вы замалчиваете правду, и замалчиваете потому, что она вам не помогает, не так ли?

— Революция…

— Революция сильна только тогда, — доктор Феллер заговорил страстно и таким тоном, будто полностью разделял точку зрения Хайнике, — когда ее поддерживают широкие массы. Революцию делают не только одним оружием. Постарайтесь угадать помыслы людей, их чувства! Вы, Хайнике, способны к сильным чувствам, так научите же этому и их!

Хайнике испытывал такой прилив бодрости, что ему хотелось вскочить с постели, обнять доктора, пожать ему руку. Хайнике хорошо знал, что они должны уничтожить фашистов, но он как-то не задумывался, что судьбу страны будут определять не только одни коммунисты: придется прислушаться и к мнению других людей. Георг Хайнике впервые за много дней засмеялся. Теперь он был убежден в том, что доктор Феллер пойдет по их пути.

— Возможно, в больнице нужен еще один врач, — сказал Феллер.

— Нам нужен не просто врач, а доктор Феллер.

— Я плохой боец.

— Вы постоянно боретесь, только на ином фронте, чем мы.

— Поберегите себя, Хайнике! У меня нет ни малейшего желания продлевать вашу жизнь с помощью одних уколов.

— Вы мне сейчас, доктор, больше не нужны.

Феллер встал и, подойдя к двери, наказал часовому немедленно сообщить, если больному станет хуже.

Часовой задумался, так как до сих пор он несколько иначе понимал свою задачу. Он не без удивления посмотрел на доктора, затем спустился на первый этаж и сказал второму часовому:

— Тут ничего не поймешь: сегодня тебе говорят одно, завтра — другое. Через несколько дней мы сами себя не будем узнавать. Откуда я знаю, что за укол делает доктор нашему Хайнике? Может, он его этим уколом убивает, а не лечит?

— Я думаю, что доктор за нас, — ответил часовой с первого этажа.

— Но Хайнике-то для нас важнее!

10

В половине девятого утра Ентц появился в типографии «Хан и сын» на Георгенгассе.

Директор типографии встретил его вопросом:

— Вы новый бургомистр города?

— Да.

— Я вас знаю! Вот вы и объясните мне сейчас, что будет с моим сыном, который еще не вернулся с фронта? Он — фельдфебель. Что вы с ним сделаете, когда он появится в городе?

— Ничего не сделаем.

— Вы — коммунист? Что будет с моей типографией, если вы останетесь на посту бургомистра?

— Пока я этого не знаю. Возможно, вам придется выпускать газету. Фамилия моя Ентц.

— Я слышал вашу фамилию.

— А сейчас необходимо напечатать текст воззвания. Работа спешная. Жители должны знать о том, что произошло в городе.

— А что именно произошло, господин бургомистр?

— Антифашисты…

— Я отпускаю бумагу только на благие цели. Дайте мне текст вашего воззвания. Я должен убедиться, что воззвание преследует благие цели, господин бургомистр. А если нет, то…

Взяв в руки воззвание, он начал читать его, поставил несколько запятых и положил на старую конторку.

Очки директор типографии сдвинул на лоб, да так и забыл про них, хотя в помещении было полутемно.

— Ну как, вам понравилась наша бумага? — не без иронии спросил Ентц. — Выдержала она ваше испытание?

— Бумага хорошая, — ответил Хан, — я ее охотно напечатаю.

11

Комитет самоуправления лагеря «Красная мельница» не имел никакого авторитета. Никто не слушался его указаний. Деревянные стены бараков узники в миг разобрали и сколотили из досок сундучки, в которые можно было положить свое незамысловатое имущество. Первая группа узников с песнями покинула лагерь буквально через час после отъезда Раубольда. Они даже не стали мастерить себе сундучки, а связали свои вещички в узелки и, забросив их за плечи, тронулись в путь.

Два поляка неизвестно где достали два ящика шнапса. Некоторые узники так напились, что начали орать и рвать колючую проволоку, которая разделяла мужской лагерь от женского. Кое-кто без всякой на то причины бил стекла в бараках.

Больные, переоценив свои силы, выползли из лазарета и тут же попадали на землю. Их никто не поднимал. Один паренек лет пятнадцати стоял возле распахнутых настежь лагерных ворот, не решаясь, однако, выйти на волю.

Переводчик итальянец, застрелив из пистолета овчарку коменданта лагеря, обогнул замок и, свернув налево, запетлял по переулкам, пока не подошел к раскрытым воротам дома Шрайтера. Над воротами красовалась вывеска: «Различного рода перевозки по договоренности». В конюшне, переступая с ноги на ногу, стояли лошади. Прислушавшись, итальянец осторожно вошел в конюшню, однако лошадки не изъявили особого желания скакать с ним в Италию.

Итальянец подошел к гаражу и открыл первую дверь. Гараж оказался пустым. Тогда он начал открывать все двери подряд, пока не наткнулся на второй грузовик Шрайтера. Сначала итальянец очень обрадовался, но тут же огорчился, вспомнив, что не умеет водить автомобиль. Однако несмотря на это он сел за руль. Грузовик медленно выкатился из гаража во двор. Тогда он вошел в квартиру Шрайтера, распахнув дверь настежь.

У окна стоял сам хозяин и смотрел во двор. Он, конечно, видел, как грузовик выкатился из гаража. Заметив беспомощность вора, Шрайтер злорадно рассмеялся. Услышав стук распахнутой двери, хозяин даже не пошевелился, хорошо понимая, что сейчас у него будут требовать грузовик.

В душе Шрайтер решил никому ничего не давать. За два дня у него и так растащили почти все его имущество. Этим